Книга Ветер прошлого - Звева Казати Модиньяни

— Подумай, сколько наслаждения может принести нам это очаровательное создание, — сказал ей Фортунато. — Забудь о возмущении, негодовании, ненависти: это всего лишь отдельные грани любви. Договорились?

— Ну конечно, — согласилась Марция, сделав вид, что смирилась.

— Отведи ее к себе, — улыбнулся Фортунато, уже предвкушая головокружительную сладость предстоящей оргии. — Разотри ее бальзамами. Я хочу, чтобы это божественное создание познало волшебные соблазны нашего маленького рая. Какое неповторимое лицо, — продолжал он, вновь проводя по шее Саулины, но действуя на этот раз уже смелее и легко касаясь кончиками пальцев ее юной, едва обозначившейся груди. — Да, милая Саулина, ты рождена для наслаждения, для того, чтобы дарить радость мужчине… и женщине. Ты — ангел, свободно летающий повсюду и не знающий границ.

Марция взяла девочку за руку.

— Идем со мной, Саулина, — сказала она.

— Куда? — пролепетала девочка.

— Не бойся, — успокоил ее ласковый женский голос. — Я твой друг. Я желаю тебе добра.

— Все желают мне добра, — сказала девочка, — но мне страшно.

Марция обняла одной рукой худенькие плечи Саулины и поцеловала ее в волосы, одновременно увлекая ее к двери.

Придворный лекарь Фортунато Сиртори посмотрел им вслед. Он пребывал на седьмом небе.

18

Обрубок из Кандольи ворвался в прохладный полумрак остерии «Вымя», которая в этот час была пуста. Оглушительный грохот его тележки разбудил Казимиро, хозяина остерии, который мирно дремал за столом, положив голову на скрещенные руки. Он чуть не свалился со стула от неожиданности и тут же обрушил на незваного гостя поток отборной ругани.

— Твоя мать — святая, — заорал он, окрестив и перекрестив нахала всеми известными ему бранными словами, — но ты все равно самый грязный сукин сын!

— Хорошо сказано, друг, — рассмеялся Обрубок. — Она не виновата, бедная женщина, что у нее родился сын, который играет, чтобы не умереть, и смеется, чтобы не плакать.

— Подгребай сюда, поближе, — предложил успокоившийся хозяин, — я принесу тебе выпить.

— Вот это уже серьезный разговор, — одобрительно кивнул Обрубок, которого связывала с Казимиро старая дружба и некоторые общие дела.

Свое имя Казимиро получил от отца, который в юности попал в каторжную тюрьму Порта-Верчеллина. Несдержанный и буйный, в тюрьме он опять подрался, на этот раз с охранником, и был сослан на галеры. Он бежал и стал корсаром, бороздил под пиратским флагом моря и океаны, потом разбойничал на суше, был солдатом удачи и сколотил себе состояние на Востоке, в Кашмире. Вернувшись домой с солидной суммой денег, он женился, открыл остерию, а своему первому сыну дал имя Казимиро в память о своем бурном прошлом и о том удивительном крае, где ему удалось разбогатеть.

Казимиро был человеком крайностей и ни в чем не знал середины, для него все вещи делились на две категории: те, что он любил, и те, что ненавидел. Он любил совать нос в чужие дела, обожал свою жену и свою работу, ненавидел священников, обвиняя их в том, что его единственная дочь ушла в монастырь, и терпеть не мог тех, кто прерывал его священный дневной сон. Но он был вынужден сделать исключение для Обрубка из Кандольи: он был единственным человеком, имевшим неприкосновенность во вселенной Казимиро.

— Ты самая паршивая и гнусная скотина во всей Ломбардии, — сказал Казимиро. — В один прекрасный день я разобью твою нахальную рожу, или я больше не Казимиро из остерии «Вымя»! — Продано! — провозгласил Обрубок и стукнул кулаком по столу, подражая аукционисту. — Так за что мы выпьем?

— Жарко. Лучше всего холодного белого.

— Ладно, пусть будет белое, — согласился Обрубок.

Они выпили и приступили к разговору. Время было выбрано очень удачно: летний полдень, когда завсегдатаи остерии работали, а посторонний вряд ли рискнул бы сунуть нос на контраду Бергамини.

Название Бергамини было очень древним и восходило к пастухам из Бергамо, приходившим в эти места на зимовку со своими стадами. Эта улица издавна славилась своими молочными и сырными лавками. Тридцать лет назад, в 1766 году, сама остерия «Вымя» была такой лавкой, в ней продавались сыры из коровьего молока, а на вывеске красовалось изображение тучного коровьего вымени. Казимиро решил сохранить эту вывеску, утверждая, что она прекрасно подходит и для пивной, ибо вино — это и есть молоко для настоящих мужчин.

Остерия «Вымя» на контраде Бергамини была расположена почти точно напротив лавки галантерейщицы Аньезе. И далеко не случайно Обрубок из Кандольи ворвался сюда в этот час, когда ничьи посторонние уши не могли подслушать его слова.

Выпив вина, мужчины покинули стол и устроились на ступеньках крыльца остерии. Казимиро сел на нижнюю ступеньку, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами Обрубка.

— Я слыхал, что в курятнике у Аньезе появилась новая цыпочка, — начал Обрубок, словно сообщал ничего не значащую сплетню.

— С каких это пор ты заинтересовался живым товаром? — удивился Казимиро.

— У меня есть свои причины, — плавно обошел препятствие Обрубок. — Так есть товар или его нет?

— Есть, — подтвердил Казимиро. — Совсем желторотый цыпленок.

— Да ну?

— Малютка разодета в пух и прах. Надо полагать, Аньезе уже нашла для нее место.

— Девчушка с белокурыми кудряшками и черными глазами? — спросил Обрубок.

— А что, ты ее уже видел? — удивился Казимиро.

«Хитрый черт, — подумал он. — Хоть и осталась от него половина, а вечно он на шаг впереди всех. Самого дьявола за пояс заткнет».

— Ты помнишь, как Аньезе ее называла?

— Смутно.

— А ты вспомни. Не Саулиной?

— Да, пожалуй, да, — кивнул хозяин остерии, почесывая в затылке.

Обрубок забросил новую наживку:

— Я слыхал, она побывала в таверне «Медведь» с лекарем Кальдерини.

— Быть того не может, — тотчас же клюнул Кази-миро.

— Да тебе-то откуда знать? — спросил Обрубок.

— Позавчера вечером я видел этого лекаря собственными глазами. Он приходил сюда.

— Один?

— Да. Поставил свои сумки вон в том углу, — Казимиро для убедительности показал пальцем. — Заказал полбутылки красного и три яйца вкрутую. Именно так: красного вина и три крутых яйца. Странно, правда? Он поел, потом подсел к лодочнику Эмилио, ну, к тому, что возит гравий с Адды, и начал с ним торговаться. Потом они вышли вместе. С тех пор я не видел ни Кальдерини, ни Эмилио.

— Стало быть, он уехал на лодке Эмилио, — задумчиво проговорил Обрубок.

— Ну, этого я точно не знаю, — ответил Казимиро. — Зато ручаюсь, что девочки с ним не было. Я его хорошо знаю и уверен, что такой лакомый кусочек он бы не пропустил. И уж тем более не оставил бы в лапах Аньезе.