Книга Мерле и повелитель подземного мира - Кай Майер

Вскоре перед ними открылся выход из последнего тоннеля прямо к морю. Над Лагуной нависало все еще черно-бархатное ночное небо, а звезды отражались на поверхности воды мерцающими бликами. Открывшаяся панорама вселяла едва ли не благоговейный трепет перед необозримостью пространства. Ночной ветерок обдал беглецов свежестью, наконец они вздохнули полной грудью.

Черепаший панцирь медленно выплывал из тоннеля. В ста метрах от них из темной воды поднимался остров Сан-Микеле, где находилось венецианское кладбище. Желтоватая стена, окружавшая остров, казалась при слабом свете звезд серой и грязной, будто сложенной из костей тех, кто за ней похоронен. С давних пор это место было отведено умершим, чьи имена были выгравированы на многих тысячах надгробий и памятников.

Во тьме над островом, не шевелясь, висел трупосборник.

Дарио хрипло выругался. Остальные не могли проронить ни звука. Умолк даже Аристид, ранее бормотавший что-то себе иод нос.

Трупосборник черным треугольником рисовался на звездной картине неба. Колоссальная, внушающая ужас пирамида повисла на высоте нескольких десятков метров над островом. Днем вокруг нее, конечно, носились бы солнечные лодки, но теперь, в темноте, они не могли взлетать в воздух.

Русалки повлекли черепаховую посудину к востоку и плыли теперь гораздо быстрее, чем в лабиринте подземных каналов. Встречный влажный ветер все сильнее обдувал всех пятерых. Унка вынула шпильки из своих длинных волос, и они черным флагом развевались у нее за спиной — настоящая королева пиратов перед морским сражением.

Хотя им было не до разговоров, все они не могли отвести взор от трупосборника. Все почти наверняка знали, какая сейчас откроется картина.

— Неужели они посмеют? — прошептал Джованни.

— Конечно, посмеют, — монотонно ответил Дарио.

Аристид опять стал бубнить что-то невразумительное, и Серафин уже готов был на него цыкнуть, но смолчал. Не было сил. Даже вид групосборника не вывел его из оцепенения, из состояния полной апатии. Он не смог спасти живых, какое ему теперь дело до мертвых?

— Там мои родители похоронены, — все так же безучастно сказал Дарио.

— И мои, — прошептал Тициан.

Аристид тихо заохал, а может быть, что-то сказал.

Унка бросила на Серафина быстрый взгляд, но он сделал вид, что не заметил. Ему не хотелось никуда смотреть. Ему было на все наплевать.

На днище трупосборника обозначилась сеть светящихся полос и крюков, разорвавшая темень, — словно сплетение молний, разом вспыхнувших и не погасших.;

— Начинают, — сказал Джованни.

Первые сверкающие крюки оторвались от днища и бесшумно опустились за стеной кладбища. Никто из пятерых никогда не видел трупосборник в работе, но многие о нем слышали. И знали, что должно было произойти.

Все больше и больше блестящих полос опускалось со дна сборника, образуя нечто вроде светящегося зазубренного частокола между пирамидой, повисшей в воздухе, и островом Сан-Микеле.

На лицах ребят отражался такой ужас, что Серафин не мог на них смотреть и отвернулся. У него отец исчез еще до его рождения, а мать случайно погибла двенадцать лет назад, и тела ее так и не нашли. Но он переживал горе друзей как свое собственное — будто не их, а его родные и близкие погребены на кладбище Сан-Микеле.

Он перевел взгляд на причалы Венеции. Русалки все быстрее тащили черепаховый щит вдоль береговой линии квартала Канареджо. Из темных волн то и дело показывалась русалочья голова, но большую часть времени русалки плыли под водой.

Серафин заметил на городских причалах и набережных патрули воинов-мумий, но они не обращали никакого внимания ни на трупосборник в небе над кладбищем, ни на черепаховую посудину.

Он увидел там и кое-что еще.

Небо над домами светилось, над крышами и шпилями плясала узкая кромка огня. Для восхода солнца час был слишком ранний, да и не с той стороны светило появляется. А на востоке небо как было темным, так и оставалось.

«Пожар, — подумал Серафин. — Пожар в зеркальной мастерской, наверное, перекинулся на весь квартал». Его сейчас мало что тревожило и мало что могло испугать, но он взглянул на Унку, желая удостовериться, что и она заметила над городом странный бегающий огонь.

Позади нее сверкающая сеть трупосборника уже накрыла весь островок. Над кладбищенскими стенами вздымались облака пыли, вверх летели комья земли. Однако Унка не глядела на Сан-Микеле. Она смотрела назад, на город, и ее глаза лучились так, будто кто-то зажег в них свечки. Но в ее глазах всего лишь отражался этот новый и непонятный свет.

Серафин снова обернулся в сторону города. Танцующая полоска огня над шпилями Канареджо превратилась в волну танцующего пламени.

«Нет, это не пламя! Не языки огня!» Серафину не приходилось видеть более прекрасного зрелища: будто сами ангелы набросили на Лагуну сияющее покрывало.

Он заметил и еще кое-что.

На набережной больше не было патрулей. Одни воины-мумии неподвижно лежали на земле, другие барахтались в воде у берега. Словно их всех сразу сдуло порывом ураганного ветра. И только одна-единственная фигура возвышалась на берегу рядом с устьем канала. Различался силуэт женщины с туловищем льва. Она, откинув голову назад и подняв руки, смотрела в небо. Тонкими струйками дыма трепетали на ветру ее волосы.

— Это — она, — сказала Унка.

Никто, кроме Серафина, ее не слышал. Остальные мальчики не сводили глаз с трупосборника над островом.

Страшная ярость и злоба вдруг охватили Серафина. Перед его глазами возник охваченный огнем Боро и подбирающийся к нему сфинкс. А теперь Лалапея, виновница их поражения, стояла там и производила какие-то магические действия, чтобы не дать и им спастись.

— Серафин! — вскричала Унка.

Но было уже поздно.

Он выхватил саблю из-за пояса и прежде, чем кто-либо успел его остановить, бросился за борт вниз головой. Волны сомкнулись над ним, глаза больше ничего не видели, уши не слышали. Он и думать забыл о метавшихся вокруг него русалках, о трупосборнике, о Сан-Микеле, о друзьях.

Он думал только об одном — о Лалапее.

Вынырнув, Серафин глотнул воздуха и поплыл, сам не веря тому, что может так быстро плыть. Но усталость вмиг свалилась с него, как тяжелый мешок с барахлом. Вот он уже почти у берега, осталось несколько метров. И только тут он почувствовал, что плывет не один и что рядом чьи-то тела, справа, слева, даже под ним. Но если это и были русалки, то, во всяком случае, они не пытались его остановить.

Его руки коснулись холодных камней, скользких и замшелых. Береговой парапет был не меньше двух метров высотой, и ему без посторонней помощи ни за что бы наверх не взобраться. Все еще пылая гневом, он огляделся, увидел в воде труп воина-мумии, а подальше слева — причальный мостик. Несколькими взмахами рук Серафин достиг причала и влез в пришвартованную там лодку. Вода позади него заволновалась, забурлила, — это русалки повернули обратно, назад к черепаховому панцирю.