Книга Танкист №1. Бей фашистов! - Валерий Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тридцать две 152-миллиметровые гаубицы мочили гитлеровцев, метая сорокакилограммовые снаряды то ли за десять, то ли за двенадцать километров. Из-за горизонта.
Тяжелые фугасы сметали живую силу, как веник – дохлых тараканов. Когда снаряд попадал в грузовик, машина разлеталась на куски, изредка оставалась одна рама, да и та порядком искореженная.
Репнин тут же стал «подрабатывать» корректировщиком артогня, припомнив метод «последовательного контроля по сторонам света». Он часто использовался и в Афгане, и в Чечне.
Метод простейший: отклонения разрывов от цели в метрах (на глазок) относительно центра цели по сторонам света север-юг, запад-восток сообщались на огневую позицию, и там вводились корректуры.
– Я – Зверобой! Вызываю Огневика!
– Огневик на связи!
– Десять метров южнее! Там танки! Пятнадцать метров восточнее – живая сила, с полроты!
– Принял, Зверобой!
Три или четыре фугаса долетели, выпущенные без корректировки, а затем гаубицы донесли бронебойные снаряды. Лишь один из них ударил мимо, да и то порвал «четверке» гусеницу, а остальные пять угодили либо в башню, либо в двигун.
Падая сверху, они легко пробивали более слабую броню и разносили все, оставляя горелые корпуса, годные лишь на переплавку.
Пара фугасов, угодившая по залегшей пехоте, мало кого оставила в живых.
А снаряды все падали и падали.
– Огневик! Метров на четыреста к западу!
И снаряды долетели, накрывая деревню, где суетились бойцы 41-го противотанкового батальона и 298-го зенитно-артиллерийского дивизиона.
Прах к праху.
– Все, отходим! Минус, минус!
Кутерьма стояла такая, что чудилось – перейди в контратаку весь Воронежский фронт, немцы этого не заметят.
Заметили! Но поздно.
Третьим номером программы стал налет штурмовиков и бомбовозов – сначала прошли двухмоторные «Пе-2», за ними «Ил-2». И «пешек», и «горбатых» сопровождала большая группа «лавочек» – «Ла-5».
Пока «Пе-2», основательные и неторопливые, выстраивались, по очереди пикируя и сваливая бомбы, «Ил-2» носились на бреющем, как ангелы смерти, закидывая немецкие танки ПТАБами[34].
При этом зенитки фрицевские помалкивали – видать, гаубицы «Огневика» их здорово «причесали». Около эскадрильи «Мессершмиттов» вступилось-таки за своих, но «Ла-5» были достойным противником – за каждую сбитую «лавку» сгорали два «худых».
Зона поражения все ширилась, охватывая уже пару километров вдоль линии фронта, и Геша не стал торопиться, почти уверенный в том, что Катуков счел-таки его рейд удачным.
Настолько удачным, что можно было идти на прорыв всем танковым корпусом, поддержанным частями 40-й армии.
– Наши! – заорал Фролов, вдавливая лицо в нарамник. – Ура-а!
– Ура-а! – подхватил Борзых, не забывая потчевать набегавших фашистов из пулемета.
Было похоже, что бежали те, кто бросил окопы. За ними по пятам неслись «тридцатьчетверки» и «КВ». Точно, наши!
– Эй, Лёня! Ты не разгоняйся особо, а то мимо проскочишь.
– Товарищ комбат! Их только досюда, дальше вы сами!
– Ха-ха-ха! – разнеслось в прямом эфире.
* * *
К вечеру линия фронта на участке, занятом 1-м танковым корпусом, прогнулась к западу где на десять, где на все пятнадцать километров. Ночной рейд удался.
Из воспоминаний С. Ария:
«…После энергичного мата с саперами и угроз расстрелять комбат привел откуда-то местного деда, взявшегося указать брод. Усадив деда на свой «Виллис» и разъяснив мне всю меру ответственности как головного, комбат велел нам следовать за ним.
– Не особо разгоняйся, но и не отставай, – предупредил он.
– Если что не так, я тебе фонариком посигналю.
И мы двинулись вдоль реки, пока окончательно не стемнело. Фар у нас не осталось с первого боя, а даже если бы они и были – светить опасно из-за авиации немцев. Вот так, в темноте, слегка разбавленной рассеянным лунным светом, не видя дороги, я тянулся за прыгающим синим огоньком командирского «козлика». Колонна шла за мной.
Так проехали километров с десять. Как стало известно позже, комбат попросту проскочил мосток через овраг, не остановившись и не просигналив. Мой танк подлетел к нему на изрядной скорости – и мосток рухнул как подкошенный. Танк с ходу ударился лобовой броней в скат оврага, перевернулся и кверху лапами сполз на дно.
Оглушенный ударом, я обнаружил себя погребенным под грудой выпавших из «чемоданов» 76-миллиметровых снарядов, вперемешку с пулеметными дисками, инструментами, консервами, трофейными продуктами, пилой, топором и прочим танковым имуществом. Тонкими струйками сверху лилась кислота из перевернутых аккумуляторов. Все освещалось зеленым зловещим светом сигнальной лампочки.
Сам я был цел, но изрядно помят. Первая мысль – я раздавил экипаж. Дело в том, что на марше экипаж, как правило, сидит не в утробе машины, а на трансмиссии – на теплом месте позади башни, укрывшись брезентом. Однако оказалось, что все живы, – их швырнуло при перевороте, как из катапульты, вперед на землю. Теперь командир, лейтенант Куц, кричал откуда-то снаружи:
– Ария! Ты живой?
– Вроде, – отвечал я. – А как ребята?
Затем я выбрался через донный (но ставший потолочным) «десантный» люк и осмотрелся. Зрелище было впечатляющее. Танк стоял на башне, задрав гусеницы. Ствол пушки торчал снизу, от земли. Ни разу за всю войну я не видал танка в более невозможном положении. Мы молча смотрели на машину.
Комбат возник, как черт из табакерки. После подробных объяснений по-русски всего, что он думает обо мне и ситуации в целом, он приказал:
– Оставляю для буксира одну машину. К утру – чтобы вытащить наверх, привести в порядок и следовать за нами. Не сделаете – расстреляю!
Что мы думаем о нем самом – объяснять не стали и взялись за дело…»
Калининский фронт, Желтиково поле. 30 сентября 1942 года
Время, как всегда, было тяжелое – на войне не бывает легкой поры. Даже если вы одерживаете победу за победой, то это еще не значит, что завтра или послезавтра триумф тоже будет вам сопутствовать. Вполне вероятно, что вас разобьют.
