Книга Банка для пауков - Виктор Галданов

— Познакомьтесь, дядя Мося, — сказал Тенгиз. — Это Люда — девушка моей мечты.

— Мне очень, очень приятно, — заулыбался Моисей Лазаревич, протянул девушке руку, взял ее ладошку и поцеловал пальчики.

Она смотрела на него снизу вверх, как на сфинкса и улыбалась своими пухлыми губками. «Ну и губки, прямо бутончики», — отметил он. — Хотя… у всех у вас губки, и ножки, и пальчики, а как узнаешь поближе — остается одна голодная вагина, в которую кидай не кидай деньги, золото, брюлики — все канет как в бездну».

— Ее зовут Люда. А это старинный друг нашей семьи, друг папы — дядя Моисей…

— Зовите меня просто Мошэ, — с улыбкой сказал Фраэрман. — Ну, отдыхайте, веселитесь. Вам нравится здесь?

— В общем-то ничего, — отвечала девушка, — только слишком много голубых.

Мимо как раз проходили двое чудил в миниюбках с гипертрофированными подложенными грудями и воздушными шариками-сердечками в руках.

— Это сейчас модно, — отозвался Фраэрман. — Но их тут не так уж и много. Просто они слишком бросаются в глаза. Бедняги. А как еще сделать так, чтобы вас заметили? Всем хочется как-то выделиться из толпы. Это слабость многих бездарных натур. Кто не может ни петь, ни танцевать, надевает юбку, просто чтобы показать что он не такой как все. Все выпендриваются. Даже талантливые люди. Просто чтобы их не забывали. Ну, отдыхайте, веселитесь. Кстати, вы уже были в моем спортклубе «Атлетика»? Заезжайте как-нибудь, там есть бассейн. Поплавайте.

Они, поблагодарив, отошли, и Мося вдруг почти помимо воли обнаружил, что впервые за сколько-то лет заинтересованно глядит на женские нижние конечности. Кстати, будучи некогда признанным оценщиком женской красоты, он не смог не отметить, что у этой соплячки они казались почти совершенными.

В этот момент Люда пискнула и вся подалась вперед, увидев кумира толпы, певца Шер-хана, как всегда со львиной гривой начесанных волос, в тигровой накидке и с очередной ослепительно красивой моделькой под ручку. Мало кто, знал о том (но Мося был в их числе), что моделям он платил почасовую таксу за эскорт-услуги, сам же служил наложником для одного директора нефтяной компании. Увидев Мосю, Шер-хан картинно приложил руку к сердцу и послал ему воздушный поцелуй. Баловник! Мося слегка улыбнулся ему, чтобы показать, что заметил его. Но вот еще одна звезда эстрады — ниспровергатель канонов Агафон в своей стильной поддевке и кацавейке и с картузом на затылке. Его последний этюд в стиле «а ля Рюсс» на балалайке с фузом и квакером произвел фурор среди поклонников попсового народничества и привел его в верхние этижи хит-парада.

Когда же буквально рядом с собой Люда увидела Примадонну Эстрады, которая расцеловалась с Мосей и царственно отправилась в игровой зал (она в последнее время баловалась рулеткой), когда мимо нее к Мосе подошла откланяться в полном составе рок-группа «ЗуЗу», когда сам Николай Юрьев, ведущий диск-канала «Клиппер-шоу», бросив все, подбежал к нему здороваться, она взглянула на Тенгиза полными слез глазами и спросила его жалобным голоском:

— А почему ты не сказал ему, что я пою?

— Ах ты, Боже мой, а я что, должен был ему сказать, что ты поешь? Может быть еще и размер твоего бюста сообщить?

— Размер моего бюста и так всем виден! — расстроенная, воскликнула Люда. — А о том, что я пою не знает никто. И никогда не узнает. И я по твоей милости останусь домохозяйкой. Или судомойкой. А кем я еще могу быть без прописки в вашей благословенной Москве? Еще проституткой, да? Это ты хочешь сказать?

— Послушай, хватит-да! Я тебе ничего не хотел сказать и хватит меня… нервничать.

— Это не я тебя нервирую. Это ты меня просто убиваешь. Да! И еще используешь. Ты пользуешься мной как вещью! Как надувной куклой для траханья!

С этими словами она, залившись слезами, убежала с вечера. Расстроенный Тенгиз поплелся было за ней, но какой-то элегантный педик в очках с оправой, искрящейся звездами, походя предложил ему:

— Не грусти — пососи!

— Чего? — угрожающе переспросил Тенгиз, схватив его за грудки и притягивая к себе. — Что ты сказал?

— Я говорю, пососи марочку, сразу легче станет на душе.

— Что у тебя за марки? — спросил Тенгиз, отпуская его, но придерживая рядом.

— «Лабиринт». Хай-квалити. Прямиком из Штатов.

На душе у Тенгиза было противно и пусто. Самое подходящее настроение для того, чтобы пососать марку, пропитаннную ЛСД-25.

Они проследовали в туалет, где в обмен на двадцатидолларовую бумажку Тенгиз получил другую бумажечку — квадратик в полсантиметра сечением с изображением лабиринта — и немедленно отправил ее под язык. Не успел он дойти до двери, как почувствовал «приход», выразившийся в покалывании бесчисленных иголочек в мозгу и невероятной легкости во всем теле, и поплыл… поплыл… поплыл… по зале среди гама и пестроты, танцевального безумия и мигающей игры разноцветных огней, провожаемый брезгливым взглядом Моси.

— Что ты ему дал? — спросил он у звездно-очкастого.

— Для затравки «лабиринт», — негромко сказал тот.

— Но я ведь сказал…

— Это для затравки, шеф. Он сразу же поймал «приход». А когда он прибежит завтра, я предложу что-нибудь посерьезнее. Чем основательнее в это дело входишь — тем туже слезаешь.

— Мне нужно, чтобы он вообще оттуда не слез, — буркнул Моисей Лазаревич и, разведя руки, с улыбкой счастья на лице направился на встречу руководителю ансамбля «Виртуозы столицы», который во главе своих титулованных скрипачей в эту минуту входил в залу, полную народа.

21 марта, особняк на Рублевке

Тенгиз был бы готов провалиться сквозь землю от стыда, оказаться на Красной площади без штанов, в чистом небе без парашюта, лишь бы не оказаться сейчас на этом семейном судилище, где председательствовала его родная мать — Рена. Еще совсем молодая (ее выдали замуж в пятнадцать лет, а в шестнадцать она уже родила Тенгиза) она в своем черном платке и платье производила впечатление шестидесятилетней.

— Мы все жалеем нашего Вано, говорим, как ты рано ушел, зачем ты покинул нас… А я вам скажу, что он — счастливец! Он очень вовремя умер…

— Мама!

— … чтобы не видеть, как его сын позорит фамилию Марагулия

— Я тебе не мать! — взвизгнула Рена. — Я не хотела рожать идиота, потому что когда Вано-покойник делал тебя, он был пьян в стельку! Но он заставил меня родить, пому что хотел наследника. И вот теперь на, получи, Вано, — она возвысила голос, глядя в потолок, и по ее примеру все прочие родственники фамилии Марагулия, сидевшие в кружок вокруг стола, поздели взоры в натяжному беккерелевскому потолку, изображавшему синее облачное небо, по которому клинышком летели журавли. — Твой сын тебя опозорил! Мало того, что его приволокли домой, так что он лыка не вязал, а это уже само по себе позор для любого грузина, сколько бы он не выпил. Он же еще и разорил тебя, Вано! Он просрал в карты этому азику… мильярд!