Книга Гюнтер Грасс - Ирина Млечина

Это уже слова процитированного выше Г. Фридриха: «Никто не обижался друг на друга». Хотя споры были жесткие и порой язвительные. Их сближала общая цель: наметить пути развития новой литературы, реалистической, свободной, в духе молодого поколения. И эта литература вовсе не должна была стать «вещью в себе»: с ее помощью, посредством публикаций новых книг, газетной и журнальной публицистики они надеялись помочь своей стране встать на новый, демократический путь развития, который исключал бы трагические повороты, вроде того, что произошел в 1933-м и завел страну в абсолютную катастрофу.

«Группа 47» стала самым известным литературным объединением ФРГ. Встречи и заседания участников, читка произведений и их критика, бывшая обязательной частью этих обсуждений, сыграли огромную роль в развитии демократической антифашистской литературы этой страны. Возглавивший «Группу 47» Ганс Вернер Рихтер, который дорожил тем, что группа действовала без программы, устава и нормативных требований, сразу после войны издавал вместе с Альфредом Андершем журнал «Дер руф», тоже сыгравший важнейшую роль в консолидации новых сил молодой западногерманской литературы.

К «Группе» сразу присоединились Генрих Бёлль, Гюнтер Айх, Ильзе Айхингер, Ингеборг Бахман, Вольфдитрих Шнурре, Вальтер Кольбенхоф, а несколько позднее — более молодые Гюнтер Грасс, Мартин Вальзер, Ганс Магнус Энценсбергер и др. Эта группа, подчеркнем снова, не связанная никакими организационными, а тем более идеологическими рамками, объединялась лишь общим взглядом на судьбы Германии, общей ненавистью к нацизму и милитаризму, обшей любовью к литературе. Литераторы хотели участвовать в создании новой демократической Германии, не отделяющей себя от остального цивилизованного мира, не выбирающей снова «особый путь», а напротив, ищущей точек соприкосновения с Европой и сознающей общность европейской судьбы. По словам Рихтера, группа была с самого начала «дружеским кругом», где основной тенденцией размышлений и взглядов были «антифашизм и антиавторитаризм».

Симон Дах, которого Грасс превратил в Г. В. Рихтера Тридцатилетней войны, был поэтом, состоявшим в Кёнигсбергском поэтическом кружке. Вообще все, или почти все, кто играл важную роль во «Встрече в Тельгте», — реальные люди, занимающие свое место в истории немецкой литературы. Еще в «Палтусе» Грасс описывал беседу или скорее спор между двумя известными писателями того времени Мартином Опицем и Андреасом Грифиусом, темой которого был вопрос о смысле литературного труда в тяжелые исторические времена. Некоторые немецкие критики вообще считают, что повесть Грасса выросла из соответствующей главы «Палтуса».

Главное здесь, конечно, не это, а сам факт, что Грасса в высшей степени занимала тогда (да и всегда) тема возможностей литературы. Нередко он впадал в полнейший пессимизм по этому поводу (мы уже ссылались на его публицистическое эссе под названием «Для кого я еще пишу? Кто еще меня слушает?»). И в то же время совершенно очевидно, что полностью расставаться с мыслью о возможности и способности литературы влиять на общество, на общественное мнение, то есть с надеждой на воспитательную функцию литературы Грасс не намеревался.

«Встреча в Тельгте» именно об этом: что может литература в век разорительных войн и бесконечных раздоров, может ли она сама стать единой, пользоваться одним языком и способствовать единению нации?

Собравшиеся на постоялом дворе у Либушки (которая неизбежно вызывает ассоциации с «Мамашей Кураж» Бертольта Брехта) только об этом и говорят. Ну конечно, с аппетитом едят (хотя в конце выясняется, что вкусная и здоровая пища, которую они вкушают, есть плод мародерства), ищут отдохновения в коротких любовных утехах. Но главное, ради чего они преодолевали опасные трудности пути, — это всё же вопрос о Германии и ее будущем.

Результатом их встречи становится выработанный в спорах Манифест, плод коллективного творчества. Но Грасс не делал ставку на счастливые сюжетные концовки. В конце повести с таким трудом и с таким энтузиазмом составленный Манифест сгорает вместе с постоялым двором. Писатели разъезжаются по своим отдаленным углам, так и не добившись цели. Но эта «меланхолическая аллегория» всё же не является окончательным итогом. Потому что попытки будут продолжаться: камень Сизифа вы всегда найдете у подножия горы, говорил Грасс. Он, как и его герои или многие из них, будет снова и снова тащить этот камень в гору.

Зигфрид Лени в беседе с Грассом спросил, имея в виду «Встречу в Тельгте»: «Каков урок этой фантазии? Не разочарование ли завершает книгу?» На что Грасс, в частности, ответил: «В “Тельгте” я показываю бессильную и в то же время упрямую попытку писателей, даже во времена Тридцатилетней войны, сформулировать из раздробленного тела немецкого языка понятие нации, хоть и запинаясь, и фрагментарно, но сформулировать. Ты говорил о разочаровании. Конечно, можно разочароваться. То, что мы испытали в XIX веке, — это игнорирование предостережений писателей, и сегодняшний опыт не располагает к надеждам… Когда возникает национальный вакуум, это всегда пространство для демагогов и, как показывает немецкая история, как правило, для правых демагогов… Они наполнят это понятие, и мы знаем, что тогда произойдет, но всё это и мы, и весь мир уже переживали. На это я и хотел указать своими книгами…» Во «Встрече в Тельгте» Грассу важно было показать, что писатели, несмотря ни на что, продолжают свое дело, хотя в конце и сгорает составленный ими Манифест. Они делают новые и новые попытки, они не сдаются и своими средствами стараются передать, что их волнует. «Они предостерегают, указывают на возможность опасного развития, которое, как правило, действительно наступает… Удовлетворения всё это не приносит. Но я знаю по себе: я буду продолжать. Несмотря на исторически подкрепленное понимание, что политики тебя не слышат…»

Эту тему, как отмечалось, Грасс затрагивал еще в «Палтусе», рассказывая о споре между Опицем и Грифиусом. «Политическая ангажированность Мартина Опица и нападки на него более молодого Андреаса Грифиуса — всё это и эту тональность я продолжаю во “Встрече в Тельгте”. А в “Головорожденных” я снова поднимаю эту тему».

Вышедшая в 1980 году книга «Головорожденные, или Немцы вымирают» продолжала, по признанию самого автора, его предыдущую повесть (хотя затрагивала и многие другие темы). Здесь он снова говорил об историческом опыте и о традиции немецкой литературы.

«Не удивительно ли, — комментировал он свою новую книгу, — что эти многократно обруганные писатели — немецкие писатели — как доказывает история, в том числе политическая, в стране, тенденции которой всегда носили сепаратистский характер (а земельные князья были всегда главными сепаратистами), что именно эти писатели были всегда лучшими патриотами? Что именно они, например в XIX веке, — не все, но многие… предостерегали от того, чтобы заимствовать понятие единства Германии, понятие нации… из политики силы? Конечно, эти предостережения были направлены против того, как действовали политика и политики.

Бисмарк вел свои три войны и тем добился политического единства, которое длилось недолго. Все это ужаснейшим образом повторилось снова в нашем столетии, при Гитлере, с согласия народа и с еще более ужасным результатом, как мы знаем. И сегодня мы снова сталкиваемся с последствиями этой лжеполитики, этого лжепонимания наших возможностей всё же создать нацию… И что это за нация? Как она будет определять себя в будущем, не вызывая страха у соседей?..»