Книга Россия, подъем! Бунт Расстриги - Сергей Доренко

Я возвращаюсь к Путину и говорю: «Надо вторгаться в Чечню». Я ему говорю прежде интервью. А он именно с этим научным подходом мне говорит: «А попробуйте сказать об этом в программе. Вот что народ об этом думает?» Ну, я тут сорвался с цепи: «Владимир Владимирович, да что народ думает, да чего думать – брать и все, громить, залить напалмом и сжечь, к чертовой матери! Что там думать! До грузинской границы сровнять все, в щепу срубить! Да что вы спрашиваете, что народ думает!» – «Но вы спросите, – говорит он мне, – народ надо спрашивать».

Я был журналистом, но я чувствовал себя стороной в конфликте, журналисту, возможно, надо не таким быть. Хотя, наверное, я был уже в то время публицистом, а публицист может занимать сторону и даже обязан. Да и программа моя называлась «Программа Сергея Доренко», то есть она была конкретно субъективная, именно, конкретно с моим именем. Я его агитировал все время. Сейчас, когда прошли эти годы, я думаю, что решение у него, конечно, было. У меня тогда была иллюзия, что я его сагитировал и он идет за моим мнением. Я теперь понимаю, что это часть его работы с отношениями, что он делает так, что вам кажется, что он выполняет вашу просьбу. Вот послушайте! Это реальный Путин. Он имеет точку зрения, он вас выводит на эту точку зрения, довольно аккуратно, после чего делает шаг в сторону или шаг назад. И вы, как бешеный, начинаете его убеждать в его собственной точке зрения. То есть то, что он хочет, он не просто получает, а он как бы заставляет вас его уговорить. Это талант, конечно, отношенческий.

Что касается Чечни: надо сказать, что он всегда был последовательно на стороне русской армии, я это очень ценю. Но, во всяком случае, русская армия воспринимала это как полную реализацию своих чаяний в то время. Потому что мы шли от победы к победе. Это было не то, что в 95-м году 1 января, когда была страшная бойня в Грозном, нет. Это была грамотная работа артиллерии. Место намеченной атаки личным составом сначала утюжили основательно. Мы с Казанцевым стояли как-то, артиллерия работала. Я ему говорю, Казанцеву: «Послушайте, но это ведь бешеные бабки, снаряды эти. Вот из каждой пушки сейчас вылетает, ну, я не знаю, автомобиль «Жигули» по цене, по деньгам». Он мне говорит: «Сереж, а утилизация – куда от нее денешься? Снарядам же нужна утилизация, а то придется их специальной фабрике разбирать, потому что есть срок у каждого снаряда. А сейчас подошел срок утилизации, и посмотри, как они – милое дело». Я, конечно, улыбаюсь, вспоминая Казанцева, и, честно говоря, вспоминаю, и почему-то он мне кажется таким современным Кутузовым. Он такой домовитый, очень уютный человек. И при этом невероятно военный. Если Шаманов, например, военный-военный, то Казанцев – какой-то заботливо-уютный военный, но ужасно отважный.

Путин имеет решение, с моей точки зрения, тем не менее, пытается прощупать, насколько народ это одобрит. Понимает, что есть Хасавюртовский мир и есть в Чечне избранный в январе 97-го года Масхадов. Я очень хорошо помню эти даты, потому что я сам был в Чечне на выборах в январе 97-го года и интервьюировал всех кандидатов и Басаева в том числе, и Масхадова, когда они боролись за место президента Чечни, тогдашней Ичкерии. Формально есть договоренности, что нельзя их трогать. В то же время очевидно и понятно, что Басаев ворвался со своей армией с территории Чечни, что Чечня стала разбойничьим уделом страшным. Мы помним еще хорошо, как вдоль дороги в Чечне выкладывали отрезанные головы новозеландских, английских инженеров, которые там пытались помогать, строить что-то, налаживать. Им отрезали головы, и головы эти выкладывали вдоль дороги лишь за то, что отказались за них выплачивать выкуп от одного до двух миллионов долларов за человека.

Ичкерия доставала нас повсюду, не только на Кавказе. Помню публикации о том, как человека украли в Москве, увезли в Тверь, в Твери держали в гараже у какого-то чеченца. Чуть позже – новость о том, что израильского мальчика какого-то крадут на Кутузовском проспекте посреди дня, увозят в Волгоград, где держат тоже в гараже в подвале – таким образом, Ичкерия и в Твери, и в Волгограде, и всюду. Отрезанные головы, мрак, бандитизм страшный, презрение к закону. И понятно, что вторгаться надо. И входят, наши войска входят. Я, конечно, ликую, я просто от всего сердца благодарен за это Путину тогда и сейчас. Надо сказать, что он последовательно идет за интересами армии. Внимание! Я хотел бы сделать сноску и сказать, что чуть позже назначение Кадыровых руководить Чечней было армией встречено не единодушно одобрительно.

Но вход в Чечню тогда группировки Казанцева под руководством Трошева, Шаманова – блистательный – был воспринят армией на ура. Наконец-то, наконец-то! И пошли. На войне в Чечне есть один важный переломный момент: с декабря протестовать против войны в Чечне начинает Березовский. Это было значимо. Это сейчас вам кажется: ну и что, ну и Березовский… Тогда это было очень значительно. И он начинает вдруг всюду, в верхах, и мне говорить: «Надо немедленно мириться с Масхадовым, Масхадов готов к перемирию, Масхадов готов в заключению нового мирного договора». Перед решительным наступлением Березовский начинает, как всегда, страстно защищать Масхадова: «Немедленно, немедленно, мы потеряем там единственного собеседника». Он говорит мне, Путину, всем. Он все время ездит к Путину: «Мы потеряем там единственного собеседника. Вы погубите политическую карьеру Масхадова, дайте ему справиться с Басаевым, ни в коем случае не трогайте его!» А Басаев же еще жив, Басаеву еще только предстоит пройти по минному полю Казанцева в Грозном, минному полю, где он лишился ноги.

И здесь Березовский сходится со своим противником Лужковым, а Лужков, если вы помните, говорил, что Чечню надо отпустить. Лужков говорит об этом летом 99-го. И здесь Березовский сходится с Лужковым, неожиданно, и здесь он сходится и с Гусинским, и с НТВ, и с «Эхом Москвы», и так далее. «Надо вести переговоры, прекратите атаку».

Наши отношения с Борисом были в тот момент настолько свободны и прочны одновременно, что я имел ровно противоположную точку зрения по этому вопросу. Эта точка зрения полностью моя и сходится с путинской. И больше того, каждую встречу с Путиным я использовал для того, чтобы вновь и вновь повторять: «Бить, бить, бить до грузинской границы, а если получится, то и дальше». Это моя была позиция. И Путин умеет не отвечать, а смотреть улыбающимися глазами. Я не знаю, какая была точка зрения у Путина, но я знаю по его делам.

С декабря и Березовский, и лагерь Лужкова – Примакова считают вход в Чечню ошибкой. Это постоянно в публичном поле транслируется. Кстати говоря, Березовский говорил это публично всюду. Несмотря на это, мы, Первый канал, казалось бы, который контролирует Березовский, продолжали агитировать, я, во всяком случае, агрессивно продолжал агитировать за войну, а Березовский – за мир. Тем не менее, в январе уже есть успехи, в феврале – Грозный уже взят, во всяком случае, я точно помню, что, по-моему, второго февраля я даю в программе «стендап» на площади Минутка. Мы бьем, мы давим, Басаеву оторвало ногу на минном поле, Казанцев – гений.

Казанцев знаете что сделал? Казанцев слил фальшивую информацию, он знал, что в штабе предатель. Он знал, что кто-то из его офицеров штабных высокого ранга – предатель и за деньги сливает информацию басаевцам. И он разложил перед ними фальшивую карту, на которой показал карандашом, как будет он проводить операцию по выдавливанию Басаева из Грозного. И эту карту там, если опытный офицер, а предатель был опытный офицер, должен был увидеть, что Казанцев неряшлив, и есть коридор, чтобы выйти без потерь, и есть коридор, куда уходить. И Казанцев нарочно долго стоял у этой карты, он рассказывал мне: «Я верил, что есть предатель, и я верил, что предатель – опытный человек, и он увидит, что я оставил коридор». А на самом деле Казанцев закрыл этот коридор минным полем, да еще и прикрыл армейским подразделением, понятно? Но этого не было на карте. Начинается операция, и Казанцев гонит, а Басаев пошел в этот коридор, потому что предатель слил, и прямо на минное поле все эти его бойцы вылетают. И пошли взрывы и жесткий обстрел.