Книга Мужчина, которого она забыла - Ровена Коулман

– Может, стоит иногда водить ее в библиотеку? – предлагаю я. – Помнишь, когда я была маленькой, она через день-два брала меня в читальный зал? Как-то раз мы пошли туда после школы, и мама стала читать мне «Рождественскую песнь» Диккенса – вслух, на разные голоса, чтобы я напугалась до чертиков. Другие тоже внимательно слушали – решили, что это какое-то общественное мероприятие. А потом нас выгнали за нарушение тишины. Для мамы библиотека – особое место. Полагаю, ей там будет легче.

– Может быть. Как бы только ее побеги не окончились криминальной хроникой. Знаешь, в глубине души я рада, что она не опускает руки и сражается до конца. Пусть даже со мной. От своей дочери я ничего другого и не ждала. Еще она в последнее время много пишет в дневник. Страницу за страницей, словно боится не успеть к сроку.

– Когда приеду, первым делом достану с чердака и прочитаю ее роман, – говорю я. – Вдруг он и впрямь хорош! Можно будет его опубликовать до того, как… Представляешь, как мама обрадуется!

– Не знаю, милая. – Бабушка замолкает. Ласковые слова в ее речи появляются, только когда она хочет сказать что-нибудь грустное. – Если бы твоя мама хотела, роман давно прочитали бы. Дневник – вот труд ее жизни.

– Я рада, что он ей помогает.

– Правда, почерк невозможно расшифровать, Но, может быть, это и не важно, пока она сама знает, что пишет.

– Как дела у Грэга?

– Идут потихоньку. Он много работает, старается реже бывать дома. Клэр спокойнее, когда его нет.

Перед тем как позвонить бабушке, я пыталась связаться с отчимом. Он не ответил. Иногда я жалею, что не потрудилась быстрее завести с ним дружбу – сейчас нам было бы легче разговаривать. Думала, у меня еще полно времени. Все так думают. Это тоже штамп – внезапно осознать свою смертность. Я смотрю из окна на жизнь, проходящую внизу по улице, и чувствую себя очень далеко от дома.

– Ты уже придумала, что ему скажешь? – спрашивает бабушка.

Я не говорила ей ни о первой неудачной попытке встретиться с отцом, ни о Заке, который сидел у моих ног и извинялся за то, к чему не имел отношения. Да уж, наломала я дров. Хотя не каждый день оказываешься в такой ситуации… В голове у меня только одна мысль: ни моему будущему ребенку, ни младшей сестренке скоро станет не на кого опереться, кроме меня. А я двух слов связать не могу. Нужно меняться, чего бы мне это ни стоило. Если бы я была своей давно потерявшейся дочерью, я бы захлопнула дверь у себя перед носом.

– Все будет хорошо, – отвечает бабушка на собственный вопрос. – Слова сами придут. Ты же у нас умница.

– Умница, которая случайно залетела и бросила учебу, – говорю я.

– Ну, бывает. Все равно умница.

Мы прощаемся, и я доедаю завтрак у себя в номере. Едва приехав, я решила, что ни за что не спущусь в ресторан. Сидеть там одной в углу?.. Ну уж нет. Я вообще не хочу никуда идти – ни в кампус, ни на встречу с Полом Самнером. Сегодня он консультирует студентов на кафедре литературы. Я не знаю, где расположен кабинет, но, конечно, легко его найду. А потом нужно будет только поймать момент. Я уделяю внимание внешности: приняв душ, медленно сушу волосы феном, наношу немного косметики и впервые за последние пять лет не беру черную подводку для глаз. Раньше я часто гляделась в зеркало и думала, на кого похожа – что за таинственный незнакомец создал мое лицо. Сейчас это ясно как день. У меня ее нос, ее губы, ее подбородок. Даже глаза ее, хотя у мамы они голубые, а у меня черные. Дело не в цвете, а в том, что за ними. Именно благодаря ей я знаю: для меня нет ничего невозможного.

Я спускаюсь на лифте, рисуя в воображении мамин побег: колючая проволока, лазерная сигнализация. Представляю, каково было бабушке, однако улыбку сдержать не могу. При мысли о маме я чувствую себя неуязвимой. А потом лифт открывается. Прямо напротив двери сидит Зак. Он меня не видит – читает газету. Я пытаюсь отправить лифт на другой этаж, но какой-то мужчина снаружи давит на кнопку вызова. Наша схватка продолжается с четверть минуты. Потом Зак поднимает голову и замечает меня.

– Кэйтлин! – восклицает он, будто мы старые друзья.

У меня небогатый выбор: выйти в вестибюль или ехать наверх с мужчиной, которого я вывела из себя. Я выбираю первое, хотя и держусь возле лифта, поближе к камере видеонаблюдения.

Зак, если это его настоящее имя, подходит ко мне.

– Ты что, преследуешь меня? – спрашиваю я. Впрочем, нелепо предполагать, будто человек в черно-белых клетчатых джинсах, рубашке винного цвета и жилете может кого-то преследовать; разве что того, кто надоумил его все это надеть. Заку не хватает только фетровой шляпы.

– Нет! То есть самую малость. – Он протягивает мне сложенную страницу. – Ты забыла это в баре. Прости, я прочитал.

Я забираю у него листок. Это мой список.

– Ладно, ты кое-что узнал о незнакомом человеке, который ничего для тебя не значит. Что дальше? Решил поддержать репутацию странного парня и заявиться ко мне в гостиницу?

– Просто хотел проверить, все ли в порядке. То есть вчера… Ну, тебе, наверное, тяжело было видеть отца, когда он тебя не знает. Особенно в твоем… ну, ты понимаешь…

– В моем положении? Почему мужчины так боятся слова «беременность»? – Я никак не могу его разгадать. Что он здесь забыл? Чего от меня хочет? – Слушай, ты, случайно, не из секты? Я читала про таких – подсылают всяких симпатяг охмурять беззащитных жертв, а потом оглянуться не успеешь, ты уже в Канзасе, семнадцатая жена у мужика с бородой.

– Так ты думаешь, я симпатяга? – Зак улыбается, а я заливаюсь краской. Меня это бесит, поскольку, если отбросить в сторону его чудовищный вкус в одежде, Зак очень симпатичный, тут не поспоришь. И это бесит меня еще больше, потому что я, очевидно, не в той ситуации, чтобы заглядываться на симпатичных парней, особенно если они так странно себя ведут.

– Что ты здесь забыл? – устало спрашиваю я. – Какое тебе до меня дело?

– Никакого, наверное, – смущается Зак. – Я просто подумал… Ты в чужом городе, ждешь ребенка и никогда не встречалась с отцом… Может, тебе нужен друг?

– А, поняла. Тебя возбуждают беременные. Сектант-извращенец.

– Тебе не часто попадаются хорошие люди, да? – Зак хмурится сквозь улыбку.

– Не надо меня жалеть! – повышаю я голос. Люди возле стойки регистрации начинают на нас оглядываться.

– Слушай, может, ты расскажешь мне про мои психозы за чашкой кофе? – Зак кивает в сторону бара. – Тогда нас не сдадут в полицию за нарушение общественного порядка, а ты спустишь пар и убедишься, что я вполне приличный парень, как бы странно это ни звучало.

У него такой радостный и спокойный вид, будто нет ничего естественнее, чем заявляться без приглашения к едва знакомому человеку и предлагать помощь, о которой никто не просил. Неужели он здесь только ради меня?

– Что, трудно поверить? – говорит Зак после секундного раздумья. – Слушай, я не сектант и не извращенец, хотя, по-моему, не нужно быть маньяком, чтобы находить беременных привлекательными. Это все мое воспитание. Мама вбила себе в голову странную идею: вырастить из меня приличного человека, которому есть дело до всех на свете. Когда мне было пятнадцать, я прошел через стадию отрицания и поступал ровно наоборот. Я тогда наделал кучу глупостей, потерял много близких людей и только года через четыре понял, что такая жизнь – полный отстой и что мама была права. Мир гораздо лучше, когда ты заботишься о других. Скажешь, слишком сентиментально? Ну, такой уж я человек.