Книга Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино - Федор Раззаков

Еще одна актриса из этого же ряда – Любовь Калюжная (1914), сыгравшая главную роль в фильме «Поднятая целина» (1939) – Лушку Нагульнову.

Или Анна Комолова (1911), блеснувшая в главной роли в фильме «Шуми, городок» (1940; шофер горсовета Галя). Больше главных ролей в ее биографии не было. Но она, как и О. Андровская, играла на сцене МХАТа.

Валентина Сырогожская (1912) была непрофессиональной актрисой и прославилась центральной ролью в фильме-сказке «Василиса Прекрасная» (1940; Василиса Прекрасная). Чуть позже она выйдет замуж за известного актера Евгения Тетерина (к этому моменту у нее уже было трое детей), с которым проживет 33 года.

Тамара Альцева (1911) в тридцатые годы исполнила две главные роли. В начале десятилетия («Песнь о первой девушке», 1931 – Саня) и в конце («Высокая награда», 1939 – Надюша). На этом широкая слава этой актрисы (она 35 лет прослужит в московском Ленкоме) закончится.

Из этого списка выделим Лидию Смирнову. Во-первых, она стала второй женой Владимира Рапопорта, после того как от него ушла Зоя Федорова (супруги проживут вместе 35 лет). Во-вторых, Смирнова оставила воспоминания о том, как ее пытался завербовать МГБ. Дело было в 1940 году, когда она прославилась главной ролью в фильме «Моя любовь» и была зачислена в штат «Мосфильма». Впрочем, послушаем ее собственный рассказ:

«…Как-то раз я пришла на „Мосфильм“, и мне сказали, что меня вызывают в первый отдел. Эти отделы существовали тогда при каждом учреждении. На „Мосфильме“ это была комната, где сидел невзрачного вида мужчина. Он сказал мне:

– Мы хотели бы, чтобы вы нам помогали.

Я испугалась, занервничала:

– Что значит „помогала“?

– Сейчас столько разных разговоров. Вы бываете среди кинематографистов, творческих работников, нам бы хотелось знать, о чем они говорят.

– Я вряд ли способна на это. Я не смогу, не сумею.

– Ну и напрасно, вам же потом будет хуже.

Он меня откровенно запугивал. И я действительно испугалась. У меня дрожали руки, ноги.

– Можно, я подумаю? – сказала я, и он меня отпустил.

Проходит какое-то время – звонок по телефону. Мне называют адрес в районе Сретенки, переулок, дом, квартиру, куда я должна явиться.

– Зачем?

– Там вам и объяснят, зачем.

И опять в таком тоне:

– Вы обязаны прийти!

Снова угроза. Я пришла по этому адресу. Какой-то старик открыл дверь и провел меня в комнаты. Там была темная, мрачная, старинная мебель. Навстречу незнакомый мужчина:

– Не надо волноваться. Вы должны нам помочь. Сейчас очень много разных шпионов.

Я решила, что должна ловить какого-то шпиона.

– Что я должна делать?

Он говорит:

– Вы были, предположим, у кого-то дома. Кто там был? Там был Крючков, там был Иванов, Петров, Сидоров. Крючков говорил одно, Петров – другое, Сидоров – третье. Вот вы и напишите, что говорил Крючков, а что – Сидоров. Больше ничего от вас не надо.

Я совершенно обомлела:

– А если я откажусь, что со мной будет?

– Я вам не советую.

– А я все равно отказываюсь. Я отказываюсь, что бы со мной ни было. Я прожила не такую большую жизнь, но уже имела неприятности…

– Мы все про вас знаем. Мы все абсолютно про вас знаем.

– Ну хорошо, предположим, я вчера была у подруги. Неужели я должна запоминать, что она там наговорила, насплетничала?

– В каждой встрече обязательно есть нюансы, благодаря которым мы узнаем настроения в обществе. Вы вызываете чувство доверия. Почему вы не хотите помочь своему государству? А потом у вас откроется очень хорошая перспектива. Вы умная, красивая, пользуетесь успехом. Мы пошлем вас за границу, у вас все получится.

– Да я не смогу, я не способна.

– Способна, способна. Мы знаем всю вашу личную жизнь.

И все же я категорически отказалась. Я очень доверяла Калатозову и рассказала ему об этой встрече. Он сказал, что меня все равно взяли на учет. И еще, что в нашем обществе каждый третий – стукач…».

Здесь стоит более подробно рассказать о Михаиле Калатозове. Режиссер он был выдающийся, но здесь речь не об этом. Дело в том, что в его биографии есть моменты, которые указывают на то, что он мог быть связан с МГБ. Например, в 1934–1938 годах он был директором Тбилисской киностудии. А на такую высокую должность без одобрения чекистов попасть было просто нельзя. Ведь все директора были «завязаны» на первый отдел киностудии – чекистский. Например, взять историю со Смирновой. Если бы она, к примеру, согласилась сотрудничать с МГБ, то чекист из первого отдела способствовал бы успешному развитию ее карьеры на «Мосфильме» – она была бы не обделена ролями и другими благами. И, естественно, по этому поводу чекисту пришлось бы поддерживать непосредственный контакт с директором киностудии. И тот, не задавая лишних вопросов, выполнял бы все просьбы начальника первого отдела. То есть был бы посвящен в то, что у Смирновой и начальника первого отдела есть определенная связь. Либо любовная, либо агентурная. Короче, случайного человека директором киностудии не назначали.

Возвращаясь к Калатозову, отметим, что в те годы, когда он был директором Тбилисской киностудии, главой Грузии был видный чекист Лаврентий Берия. И когда в 1938 году его вызвали в Москву и сделали наркомом внутренних дел СССР, то следом за ним в Центр отправился и… Калатозов: он стал режиссером «Ленфильма», где директором был назначен, как мы помним, чекист Николай Лотошев.

Во время войны случился еще один характерный эпизод. В 1943–1945 годах именно Калатозов был назначен уполномоченным Кинокомитета в США, и это назначение тоже не могло случится без одобрения МГБ и лично Л. Берии – за границу, да еще в США, абы кого не отпускали.

Но вернемся к воспоминаниям Л. Смирновой:

«Началась война. Эвакуация, Алма-Ата. Совершенно незнакомый человек подходит ко мне и протягивает адрес:

– Завтра в семь часов вас ждут.

Я пришла, и снова началось:

– Мы очень нуждаемся, мы так нуждаемся в вашей помощи.

– Да я такая болтушка. Я не умею хранить тайны.

– Мы всё про вас знаем, всё-всё.

– Нет-нет, я не смогу, у меня не получится. Я одинока, я потеряла мужа.

– Так это хорошо, вы свободны, это нас устраивает.

Они думали, что я пойду на какие-то легкие связи, чтобы раздобыть для них информацию, намекали, что могут меня куда-то отправить. Очень тяжелый был разговор, я зрительно помню этот переулок, аллею тополей высоких алма-атинских, домик одноэтажный, кажется, деревянный.

– Значит, – говорила я, – я должна прийти в общество и ждать, когда кто-нибудь скажет что-нибудь антисоветское? Нет-нет, я ничего не смогу для вас сделать.