Книга Кукла советника - Елена Литвиненко

Красивые слова.

Позже их перевел мне Алан, когда Рох, изъяснявшийся на райанском с пятого на десятое, потребовал-таки толмача.

А пока что я танцевала с лучами, бездумно повторяя движения Роха. И в кои-то веки старик не требовал от меня концентрации.

– Хорошо, – погладил усы Учитель. – А теперь всадник.

Светлые, помогите…

Если не думать о черной кошке, она обязательно появится. Так и я изо всех сил гнала образ тонущего солнца, пытаясь представить зеркальную гладь воды. Не океана, так реки, не реки, так запруды в окружении плакучих ив. Хотя бы колодца! Мокрые камни кладки, мох на крошащихся бревнах сруба, ведро, покачиваясь на цепи, спускается все ниже, закрывая собой небо, облака и жгучее солнце.

Бах!

– Злая девчонка! Начни снова!

А если наоборот? Не думать о воде?

Солнце. Горячее, кроваво-красное в окружении облачного багрянца. Оно медленно опускается за горы, и вековые шапки ледников вспыхивают розовым.

Пиала на голове опасно дрогнула. Не так. Еще раз.

Солнце. Слепящее, яркое, как огонь в камине. Пламя с воем, как голодный зверь, поедает поленья, и зола приплясывает над волнами жара. Угли потрескивают, наполняя воздух кисловатым дымом, лопаются, вылетают из камина на ковер. Тонкий кашемир сразу начинает тлеть, вокруг кусочка огневца расползаются черные кляксы и…

…и я вдруг понимаю, что лечу вверх, взмыв в прыжке благодарности солнцу над бамбуковой палкой, опускающейся мне на спину. Падаю вниз, и тело само приникает к земле отработанным движением. Пиала на темени даже не дрогнула, как приклеенная.

Я замерла, глядя на Роха снизу вверх. Не понимая, что я сделала и как.

Учитель опустился на корточки, сняв с моей головы пиалу, выплеснул воду из белого, прозрачного на свету фарфора и поднялся.

– Если ты еще раз такое повторять, я тебя не учить. Огонь – зло, пламя – зло, ты его усмирить или умереть.

Плюхнувшись на попу, я смотрела вслед удаляющемуся старику. То есть как это «умереть»?!

Рох не вернулся ни через пять минут, ни через пятнадцать. Неужели на сегодня все? Отряхнув штаны, я ушла мыться и чистая-причесанная предстала перед Тимом.

– Ты нынче рано, – поднял он бровь.

– Рох меня отпустил. Правда, перед этим убить пригрозил, – наябедничала я.

– В каком смысле? – поперхнулся Тимар.

– В самом прямом. «Огонь – зло, пламя – зло, ты его усмирить или умереть», – процитировала я.

– Я обязательно сообщу графу. И со стариком поговорю, прямо сейчас, – со стуком отодвинув стул, Тим встал. – Идем.

Учитель отдыхал на открытой террасе, выходящей на север. Голая, продуваемая всеми ветрами, летом она была спасением от жары. Островитянин сидел на тонком войлочном коврике, поджав ноги, рядом горшочек для заварки трав и маленькая мензурка, в которую он наливал настой, пахнущий бергамотом.

– Господин Рох, – издали поклонился Тим, – не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Старик приглашающе кивнул:

– Садись, юноша.

Я фыркнула, когда Тим заозирался вокруг в поисках хотя бы скамьи и, не найдя, смиренно опустился на колени. Мне сесть никто не предложил.

Рох, как знавший, что кто-то придет, наполнил вторую мензурку островным напитком. Склонив голову, Тим принял чай, зажмурившись, втянул породистым носом аромат.

– Восхитительно, – прокомментировал он, отхлебнув глоток.

– Ты вежлив, это хорошо. О чем ты со мной говорить?

– О моей сестре, – начал Тим. – Лаура ребенок, не самый послушный, но она добрая девочка. Возможно, она не слишком усердна, но вам не кажется, что смерть – чрезмерная кара за недостаток прилежания?

– Ты не понимать, – проскрипел Рох, – и она не понимать. Я не хотеть ее убивать. Здесь, – я не видела, глядя на островитянина со спины, но догадалась, что он прижал руку к сердцу, – здесь быть мир, покой. Вода. Твоя сестра огонь. Огонь жечь, он зло. Он уничтожать жизнь. Ты понимать?

– Думаю, да. Но люди разные, господин Рох. Кому-то важен покой, а кто-то воплощенное пламя.

– …а пламя быстро тухнуть, – закончил за него Учитель. – Еще чай? Я не ожидать видеть знаток.

Они говорили больше часа. К моменту, когда Тим освободился, у меня уже сосало под ложечкой.

– Умный старик, – прокомментировал Тимар.

– А по-моему, он нес какую-то экзистенциальную чушь, – буркнула я.

Тим засмеялся, потом все-таки дернул за ухо.

– Цыц! Имей уважение к Учителю, – притормозил на лестнице. – Подожди, ногу разомну. Будь спокойнее, терпимее, терпеливее, думаю, Рох имел в виду именно это. И разумнее – «он убить меня хочет!», – пискляво передразнил Тим.

– С чашкой на голове я спокойна, как удав, – поморщилась я. – Но ему все не то. Есть хочу, идем скорее. Уже, небось, остыло все.

Как оказалось, нет. Блюдо с мясом стояло на чугунной подставке, внутри которой исходили жаром уголья. Мы только-только сели за стол, как дверь отворилась и на пороге появился Алан с плетеной корзинкой, полной огневца.

– Простите, я не знал, что вы уже завтракаете, – извинился он. – Приятного аппетита, – откланялся оруженосец, прежде чем Тимар успел что-то сказать.

Я спрятала смущенную улыбку за стаканом воды.

– Нет, ну каков паршивец, а? – не то возмутился, не то восхитился Тимар. – Что хихикаешь?

– Я не хихикаю!

– И правильно. Мала еще парням глазки строить.

– Вообще-то, мне уже почти четырнадцать, – напыжилась я.

– Какие четырнадцать, откуда им взяться? Одни локти и колени.

Я скривила физиономию, передразнивая Тима.

– Фе-фе-фе, бе-бе-бе, – протянула я на манер «какие четырнадцать, откуда им взяться». Не то чтобы я особо переживала по поводу отсутствия женственных форм, но подначки Тимара обижали. Сразу как-то чувствовалось, кто у нас в семье урод, особенно по утрам – когда он свеж, как майская роза, а я вымотана после тренировки. И круги под глазами, как у зомби.

Тим наколол на серебряную вилку кусочек мяса, прожевал.

– А к этому умнику я все-таки присмотрюсь.

– Да сколько влезет. Я уже говорила, ухажеры мне не нужны. – Я промокнула губы салфеткой и встала из-за стола.

– Ты куда?

– В зверинец. Рох на сегодня занятия отменил.

– А алхимию учить?

– В гробу я ее видала, в белых простынях!

– Лира!

– Что «Лира»? Я уже сто лет как Лира! Надоела мне твоя алхимия! – И хлопнула дверью так, что аж стекла задребезжали.