Книга Работорговцы.Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

— У нас так, — подтвердил издатель. — Выбирает купечество из числа своих выдвиженцев. Я купец второй гильдии, у меня два избирательных голоса. У купца первой гильдии — целых три, но таких мало. Гораздо хуже, что купцов третьей гильдии, пусть с одним избирательным голосом, больше всего, и число их растёт за счёт китайцев. Великий Муром богатеет от их взносов и благотворительных пожертвований, но взамен даёт избирательное право.

— Действующего генерал-губернатора убил китаец, — бесстрастно заметил Щавель.

— Вот именно! — воскликнул Манулов, отодвигаясь от стола, на который кызым, мило улыбаясь, поставила запотевший кувшин и три пиалы.

«А ведь она китаянка!» — у старого лучника словно пелена с глаз упала — заходя в степняцкое заведение, он по умолчанию принял тот факт, что и прислуга будет из степняков, но ею оказались переодетые китайцы. Кызым оказалась ходей, и ещё неизвестно какого пола!

Потрясающее открытие Щавель залил наполненной до краёв пиалой. Кумыс в самом деле оказался превосходным. Он пощипывал язык и удивительным образом бодрил. Молодые люди за соседним столом всё тыкали пальцем таблички, зачарованно глядя в них. После второй пиалы Щавелю помнилось, будто на скамьях сидят пустые оболочки, а душа канула целиком внутрь китайского изделия, не может вырваться оттуда и отчаянно призывает продолбить стекло.

Командир помрачнел.

— Если ситуация такова, как ты говоришь, — изрёк он, уставившись на Манулова взглядом, который не лишённый творческой жилки издатель определил как уничтожающий, — должно силами городской стражи при поддержке армии захватить всех китайских купцов разом, заковать в железа и провести дознание, в ходе которого пройдут честные, беспристрастные выборы, а по завершении следствия имущество виновных очуждить в казну.

— Так неможно, — со страхом возразил Манулов. — Если такое случится хоть один раз, это напрочь подорвёт торговлю и доверие купечества. Мэр не решится.

Слова Щавеля словно выкатывались изо рта ледяными глыбами прямо на стол и вызывали онемение членов:

— Только плеть! Только топор! Иначе следующим губернатором будет китаец. А он ещё и генерал, значит, ждите набора ходей в армию. Потом в колодки будут заковывать уже вас и, что куда хуже, конфисковывать ваше имущество.

Манулов долго думал, мощно соображал. В глазах светилось то, что поэтически одарённый раб из его литературного цеха назвал бы стремительным полётом быстрокрылой мысли.

— Не конфискуют, — осмелился возразить Манулов, просчитав все за и против. — Так они не только бизнес на корню подорвут, но и воевать придётся со всем народом. Необученная армия из китайских призывников проиграет объединённому войску других городов Великой Руси, а потом взлетит разбойничья дубина крестьянской войны и размозжит голову китайскому дракону окончательно. Ничего подобного даже в Сибири не случалось. Ходи, как муравьи, корни подгрызть умеют, но воины из них никакие. Я знаю, не в их характере открыто конфликтовать. Прежде всего, война подорвёт торговлю, а китайцы обожают четыре занятия — торговать, жрать, стричься и размножаться. Это столпы их мира, как ножки у стола, на которых зиждется Поднебесная.

— А ты, легкомысленный, — обронил Щавель.

Манулов помотал головой:

— Отнюдь. Я их знаю, давно здесь живу. Хотя ты навёл меня вот на какое соображение. Если сейчас ходи соберутся и выдвинут своего кандидата, он будет русским. Самым славянским, самым неподкупным, который будет говорить правильные слова и вызывать всеобщее доверие. Даже избиратели с других сторон признают его достойным генерал-губернаторской должности, пусть на своём месте он и начнёт потворствовать китайским купцам. Я знаю двоих подходящих, которые идеальные русские и впишутся за китайцев. Ерошку Пандорина-сына и министра путей сообщения.

Помолчали ввиду жанжаковой кызым, которая принесла здоровенный поднос с исходящим духмяным паром мисками. Отведали, пока с пылу, с жару. Запили бодрящим кумысом.

«Путей сообщения, значит», — пальцы старого лучника стиснули рукоять изделия мастера Хольмберга из Экильстуны.

— Была в допиндецовые времена легенда «золотого миллиарда», — отдуваясь, выдохнул Карп, с нажористых явств знатного работорговца ажно пот прошиб. — Так называли миллиард китайцев, расстрелянных лично Сталиным. Ходи в ту пору плодились куда пуще, нежели в наши дни, их численность надо было постоянно регулировать. Вот и казнили в промышленных масштабах, но тогда есть человечину было не принято и трупы неэффективно зарывали в яму с хлоркой.

— Дикие были времена, — загоревал Отлов Манулов. — К счастью, наступил Большой Пиндец, после которого воцарилась эпоха нравственного прогресса.

— У Великой Руси два союзника — работорговля и каннибализм, — отчеканил Щавель.

— За это и выпьем, — поспешил наполнить пиалы издатель.

— Что мне в Муроме нравится, — благодушно пробасил Карп, — на улице бродячую шавку не встретишь и все кошки домашние. Ни крыс, ни ворон, ни голубей. А всё благодаря китайцам.

— Что мы сейчас едим? — прохладным тоном осведомился Щавель.

— «Жанжак» — место халяльное, — успокоил его Манулов. — Санинспекция отсюда не вылезает. Жирует в три смены. А насчёт китайских купцов я вот что хочу сказать. Если выборы пройдут в их пользу, они накопят сил и средств и принесут большой бизнес к вам на Святую Русь.

— Пусть приходят. Мы басурман гоняли, — ответствовал старый лучник.

— Они придут с деньгами, а не с оружием. Москва не устоит.

— Уже не устояла. Я только что оттуда.

— Слышал о тебе, — с пониманием улыбнулся Отлов Манулов. — После того, как ты зашёл в Москву, менеджеры побежали из неё как тараканы, а народ оживился, потому что русскому с москвича взять не грех.

— Русскому с москвича не взять — грех, — поправил Щавель. — Нагляделся в дороге на эту падаль. Я бы и сейчас не отказался вернуться в Москву с пожеланиями всяческого добра. Вся гниль по стране расползается именно оттуда.

— Здесь есть некоторая неточность, — осторожно начал Манулов. — Москвич — это не национальность, а профессия. Когда в Москву придут китайцы, они за три года станут москвичами гораздо большими, чем жители, которые в ней родились.

— Их там уже с допиндецовых времён злая стая, — возразил Карп.

— Это простые люди, а придут китайские купцы с капиталом и своими эксклюзивными товарами, зная, что тамошние клиенты падки на исключительные вещи. Закрутится обширная торговля. Где торговля, там согласие, как в Великом Новгороде с греками. Их, я слышал, недолюбливают из-за некоторых особенностей античной культуры, но мирятся с присутствием по причине несомненной выгоды.

— Они безобидные, — сказал Щавель. — От греков никогда не видели зла.

— От китайцев у нас тоже одна польза, только от губернатора мокрое место осталось, — аргумент Манулова был неоспорим. — Святую Русь удерживает на плаву лишь традиция наследования или узурпации власти. В Великой Руси власть перелетает из рук в руки как ночная бабочка.