Книга Большая нефть - Елена Толстая

Не заезжая в управление, они поставили машину возле вагончика бурового мастера.

В вагончике было чисто, светло. За столом вместо Векавищева сидел незнакомый молодой человек, одетый чисто, причесанный аккуратно. Руки у него были тоже чистые, с ровно подстриженными ногтями. Наверное, новый помбур, сообразил Федотов. Неприятное лицо — неподвижное, как будто нарисованное. И еще — плакатное. Такими и изображают молодых производственников на наглядной агитации. До черточки совпадает.

— Здравствуйте, товарищ, — поздоровался Михеев.

— Елисеев. — Он оторвался от журнала, привстал, поздоровался с вошедшими, после чего снова уселся. — По какому делу?

— Где Векавищев? — резко спросил Федотов.

Молодой человек опять поднял голову, демонстративно удивился:

— Как «где»? На работе. Где же еще ему быть?

Объяснение прозвучало упреком, и Михеев мгновенно ощутил себя тунеядцем. Ему не понравилось это чувство. И не понравилось, что новичок вроде как указывает ему.

— Ну так позовите его, — приказал Федотов. Смутить главного инженера было гораздо труднее.

— Он на вахте, — повторил Елисеев. — Я готов ответить на ваши вопросы. Прошу.

— Мы приехали получить объяснения, — срывающимся голосом начал Михеев, — по поводу использования транспорта не по назначению.

— Какого транспорта? — осведомился Елисеев.

— Тракторов. Два трактора были сданы в аренду, если можно так выразиться, жителям Макеевки для их персональных нужд. Мы только что из села, там подтвердили этот факт. Теперь нам необходимо выслушать вашу версию.

— Я вас правильно понял? — переспросил Елисеев. — Вы потратили государственный бензин и целый рабочий день для того, чтобы узнать, что мастер Векавищев помог труженикам села? Вам что, товарищи, больше заняться нечем?

— Вы хоть понимаете, — после короткой паузы поинтересовался Михеев, — с кем сейчас разговариваете?

Федотов поджал губы, предоставив младшему товарищу вести переговоры с нахалом. Сам он только запоминал и наблюдал. Пригодится — впоследствии.

— Да я прекрасно все понимаю, — воскликнул Елисеев (его лицо даже не дрогнуло). — Вот вы — главный инженер управления, товарищ Федотов. — Федотов вздрогнул. Он не ожидал, что Елисеев нанесет ему удар первым. — У вас душа должна болеть за производство.

Федотов сухо осведомился:

— А кто вам сказал, что она у меня не болит?

— Да вы и сказали, только что, — объяснил Елисеев. — А если вам нужны факты — то пожалуйста. Наша служба снабжения работает из рук вон плохо. Все требования по поставкам выполняются с опозданием или же не выполняются вовсе. По-вашему, мы просто так пишем заявки, для собственного удовольствия? Ради тренировки чистописания? Отнюдь нет! А почему такое происходит? Молчите? Я вам объясню. Потому что вы не занимаетесь своей работой. Другого объяснения не имеется.

Федотов побагровел.

— Позвольте, разве контроль моей деятельности входит в вашу компетенцию?..

Елисеев пропустил это мимо ушей.

— Разве я невнятно выразился? Или, может быть, я тихо говорю? Ладно, попробую громче. Хотя вообще-то я не имею обыкновения повышать голос, но для вас сделаю исключение. — И он действительно повысил голос. Ваша прямая обязанность — заниматься бытом буровиков. Вы готовы посмотреть наши бытовые условия? Приезжал корреспондент из «Комсомольской правды» — мы его едва не уморили. Уезжал отсюда похудевший, с синими конечностями. Не наблюдали? Ничего, в «Комсомольской правде» почитаете…

Федотов ловил ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Он не ожидал столь яростного натиска. Предполагалось, что главный инженер будет задавать вопросы, а молодой помбур неубедительно вякать в ответ и выглядеть жалко.

Пока Федотов приходил в себя, Елисеев обрушился на Михеева:

— А вы, дорогой товарищ Михеев! Насколько я понимаю, именно вы курируете работу комсомольской организации. — Значок блеснул на хорошо отутюженном пиджаке Елисеева. — Но если судить по нашей буровой, то можно с уверенностью сказать: работу вы завалили! Наши комсомольцы уже несколько месяцев не платят взносы. Собрания не проводятся. Более того, некоторые до сих пор не состоят на учете в первичной комсомольской организации. За этим-то вы обязаны следить!

— Елисеев, — ахнул Михеев, — да что вы себе позволяете?

— Я такой же комсомолец, как и вы, — парировал Елисеев, — и имею полное право критиковать товарища по ВЛКСМ. Принципы демократического централизма еще не забыли?

— Будете цитировать эти принципы, когда вас вызовут и пропесочат, — прошипел Федотов. — Уж я об этом позабочусь.

— Да пожалуйста, — отмахнулся Елисеев. — Я бы с удовольствием продолжил нашу увлекательную беседу, товарищи, но мне пора на буровую. До свидания.

Он сменил пиджак на ватник, надел каску и невозмутимо вышел из вагончика. Только оказавшись вне зоны видимости «комиссии», Елисеев дал волю гневу и даже пнул какой-то ни в чем не повинный камушек.

Авдеев удивился такому проявлению несдержанности:

— Ты чего?

— Ничего, — буркнул Елисеев. — Приехали два бездельника. — Он кивнул на вагончик. — Жизни учат.

Авдеев хмыкнул:

— Догадываюсь… Это они насчет анонимки разбираются.

Елисеев сжал губы.

Илья Ильич улыбнулся:

— Ничего они с этим поделать не смогут. Перекипят и затихнут. Выбрось из головы.

— Кто, по-вашему, написал эту гадость, Илья Ильич? Неужели кто-то из наших? — спросил наконец Елисеев.

— Это Казанец, — сказал Авдеев. — Ему Михеев хорошую премию обещал, если он, а не Векавищев даст первую нефть. Накрылась премия-то!.. Первая нефть — наша. Это раз. И второе. Казанец часто в Макеевке бывает. В Междуреченске у него теперь друзей не осталось — после скандала-то с Верой Царевой, помнишь?

Елисеев морщился все сильнее, как будто его чистой душе ригориста причиняла физическая боль вся эта человечья грязь. А Авдеев, человек, повидавший всякое, не собирался щадить своего собеседника. Заключил:

— Думаю, Казанец в Макеевке самогон берет. Ему надо — у него ребята после работы подвыпить любят. Ну и… сам понимаешь. Увидел трактора и сразу сообразил: вот отличный повод сопернику насолить. А Михеев сразу подхватил инициативу.

— Все, Илья Ильич, — оборвал Елисеев. — Мой ресурс на сегодня исчерпан. Я больше про это не могу.

— Ну, иди, иди, — добродушно засмеялся Авдеев. — И в самом деле, для чего всей этой дрянью заниматься? Она сама, как говорится, высохнет да отвалится. Иди… не марай руки.

* * *

Федотов хотел уже уезжать, но Михеев увидел в окошко вагончика кое-что, что его заинтересовало. Коснулось потаенных струн души. Потому что у Михеева, в силу сравнительно молодого возраста, имелись и нежные струны души. Не одни только басы, так сказать, но и дисканты пели в его сердце.