Книга Убить отступника - Олег Мазурин

– Вот как. Объяснение исчерпывающее. С ним трудно не согласиться. Значит, случайная смерть?

– Случайная.

«Хитрит?» – подумал Голевский, а вслух сказал:

– А мне сдается, что смерть нашего товарища предумышленная. К нему подослали убийц.

И посмотрел пристально на Журавлева. Какова же будет реакция на эти слова. Но полковник ничуть не смутился. Превосходная выдержка!

– Да?.. А отчего вы так полагаете, любезный Дмитрий Александрович?

– Он писал какие-то мемуары. А после убийства они исчезли. Как в воздухе растворились. Сие разве вам ни о чем не говорит?

– Всякий из нас что-то пишет, милостивый государь. Пишет от духовной тоски, от творческой. В конце концов мы здесь в сибирской глуши бумагу мараем ради того, дабы мозги наши не усохли от умственного бездействия. И каждый горазд сочинять то, что пожелает. Рощин-старший – стихи, переводы, я – статейки, а кто-то и воспоминания. Боташев, выходит, писал мемуары. Но сие же не означает, что нас всех должны убить за это.

– Давайте без излишних экивоков, полковник. Мне сказали, что вы в свое время служили с Боташевым в одном полку и что между вами произошла некая стычка, превратившая вас в заклятых врагов. Сие, сударь, правда?

Журавлев тихо рассмеялся.

– Вы полагаете, милостивый государь, что это я его убил? Право, сие утверждение смешно, ей-богу… Да, я не скрою, мы служили вместе. Да, мы поссорились, погорячились, наговорили друг другу много предубежденных и скверных слов и расстались отнюдь не закадычными друзьями. Но я человек немстительный, поверьте, Александр Дмитриевич. И, встретившись через много лет с Михаилом здесь, в глухой Сибири, мы снова подружились как ни в чем не бывало. Будто вовсе и не было нашей старой размолвки. Ведь мы оба тогда оказались несчастными жертвами переменчивой фортуны. А мемуары? Да были ли они на самом деле? Возможно, что и нет.

– Смею уверить вас, полковник, они были. Про них Михаил писал мне в одном письме.

– Не знаю, я их не видел. Может, они и были, не буду оспаривать сие утверждение. А ежели и были. Ведь допустима и такая картина. Боташев, разочаровавшись в своем творчестве, мог спокойно сжечь сии записки в печке или выбросить в выгребную яму. Отчего бы нет. Может статься, именно такое и произошло в реальной действительности. Вот посему мемуары и не нашли. А не посему, что их кто-то украл.

Голевский пожал плечами.

– Может и так.

Больше темы убийства Александр Дмитриевич не касался. Разговоры свелись к погоде. Еще древние приметили: если собеседникам нечего сказать друг другу, они обычно говорят о погоде.

Едва дверь за Голевским закрылась, полковник саркастично усмехнулся, подошел к банке с тарантулом и постучал по стеклу.

– Не спишь, аспид? – ласково проворковал Журавлев.

Паук не шелохнулся.

– Видал, чудище, какие люди бывают? Глупейшие. Тоже мне представитель Следственного комитета. Кто вы, месье Голевский? Агент третьего отделения? Слишком вы, месье шпион, любите совать нос не в свои дела. А здесь могут, не ровен час, и оторвать его, нос этот любопытствующий. Вот так-с. Ты согласен со мной, чудище лупоглазое?

Журавлев снова постучал – паук шевельнулся. Довольная усмешка мелькнула на губах полковника.

– Так-то. Я всегда прав. Ну, спи, мой родненький, спи, мой хорошенький. Силы нам еще понадобятся…

Паук стал хаотично ползать по дну банки. И зачем его потревожили? Для какой цели?

* * *

От Журавлева капитан прямиком направился к Мухину.

Мичман встретил товарища весьма гостеприимно. Предложил ему выпить, и Голевский не отказался. Выпили по первой, по второй, третьей. Разговорились. Гвардейца-моряка потянуло на политические рассуждения.

– Как удивительно случилось! К мечам рванулись наши руки, и лишь оковы обрели!.. – сокрушенно продекламировал известные строки Мухин. – М-да-а… И все же мы могли победить, Голевский. Могли! Да-с! Ежели бы Розен и Бистром были чуточку решительнее, то Финляндский и Егерские полки были бы с нами. Ежели бы Якубович с Булатовым не струсили, ах, ежели бы кавалергарды поддержали нас… Эх, ежели бы все выступили одновременно, смело и решительно, то Николашке наступила бы амба.

– Да, ежели бы да кабы. Это уже далекое прошлое, Федор. Для какой такой надобности его следует ворошить, я не понимаю вовсе. Нравится заниматься самобичеванием?

– Хочется, Саша, хочется. Ах, порой как хочется – просто сил нет! До боли, до хруста, до крови желаю возвращения прошлого. Недаром нас называют людьми четырнадцатого декабря. Для нас никогда не наступит пятнадцатое. Хоть и пройдет десять, пятнадцать, тридцать лет.

Голевский с сочувствием посмотрел на товарища.

– Хочется? Ну, раз хочется, то силь ву пле. Только пятнадцатое декабря уже давно наступило – лет шесть назад. Как не горько нам это осознавать… Федя, я вот что желал бы тебя спросить. Есть одна жуткая тайна, которую я должен разгадать…

– Какая же?

– Знаешь, когда я сидел в каземате в Петропавловской крепости, то от многих наших товарищей слышал, что якобы Милорадовича убил отнюдь не Каховский, а совсем другой человек.

– Не Каховский? Вполне возможно. Я, правда, далече стоял от Милорадовича. Но поговаривают, в него стреляли двое. По крайней мере, я слышал два выстрела. Они прозвучали почти одновременно. Утверждают, что Каховский не стоял в каре, а скрывался среди толпы зевак. Оттуда он и подкрался к губернатору… А тот, что стрелял вторым, находился среди нас, революционеров. Понимаешь?

– Да, загадка.

– Еще какая.

Мухин налил себе водки.

– Тебе налить? – спросил он Голевского.

– Нет, больше не буду, да и тебе не советую. Вам, сударь, уже достаточно.

– Ах, отстань, Саша. Я лечу. Душу и тело. А теперь слушай внимательнее. Боташев как-то перебрал хмельного и стал говорить странные вещи. Революция, дескать, отнюдь не проиграна, что учтены все ошибки декабрьского восстания, и вскоре в России настанет Великий День, воссияет в небе звезда свободы, народ освободится от императора, все станут братьями и сестрами и заживут прекрасной жизнью.

– И на обломках самовластья напишут наши имена. Понятно.

– Да ты не смейся, Голевский. Я тоже сначала подумал, что он бредит. Но он стал говорить о тысячах смелых людей. И что меж них много высокопоставленных людей. Какая-та тайная организация, какой-то союз.

– Союз? Вот это уже интересно. Рассказывай.

– Михаил призывал меня вступить в сей союз. Обмолвился, что имеется некая таинственная заимка в ста верстах от города, и коли я соглашусь стать под знамена этой организации, они меня уведут в город Солнца и примут как родного брата. В общем, подарят мне свободу.

– Город Солнца? Это весьма любопытно. И где же сия таинственная заимка находится?