Книга Чисто семейное убийство - Елена Юрская

— Я в магазин.

Яша быстро нырнул в подворотню, оставив меня без присмотра. Раньше в таком открытом состоянии я чувствовала себя ущербной и делала все, чтобы на меня обратили внимание. Если не лица противоположного пола, то хотя бы сотрудники милиции. Увы, я повзрослела, а потому наотрез отказала себе в желании украсть булочку, сорвать цветочек или примитивно разбить какое-нибудь окошко. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

В квартире было тихо. Анна отбыла на вторую смену по месту обучения, Аглаида Карповна спала, набираясь сил перед новым ночным сражением с Яшей, и только Тошкин, буквально пять минут назад умиравший от невыясненной инфекции, мирно сидел на кухне и с завидным аппетитом поглощал котлеты, газеты и новости спорта.

Классика — это нечто неумирающее. Навсегдашнее. И пусть не все помнят имя художника, но картина «Не ждали» в каждой приличной семье — это явление на века. Тошкин поперхнулся, закашлялся и забегал по кухне. Кусок котлеты, кажется, попал нашему мальчику не в то горлышко. Он даже покраснел, надеюсь от стыда, и начал примитивно задыхаться.

— Похлопай, — хрипло и неразборчиво попросил Дима.

Я бы с удовольствием — и в ладоши, и по башке, но все эти трюки стали заезженными телевизионными клоунадами, а поза Наполеона шла мне с детства. С ней я всегда отказывалась от манной каши, прививок и пожатия потных рук.

— Умираю, — надрывно сообщил Тошкин, забрызгивая котлеткой мой недавно вымытый пол.

— Ты только обещаешь, — сказала я и заняла первый ряд партера.

Когда моему мужу надоест притворяться, я изложу ему свои соображения по всем поводам сразу. В конце концов, я не выходила замуж за страуса. Но если я ошибаюсь…

— Тошкин, а где яйца?!

— А?

Ну вот и все, пища мгновенно удалилась из бронхов и оставила Тошкина наедине со своим невыполненным долгом.

— Какие яйца?

— Деликатесные!

— Я же болел, — обиженно протянул Дима. — Мне можно…

И почему мужчины считают, что позиция олигофрена, распространенная на любую сферу деятельности, приносит долгожданные и весомые плоды? Стоит только какому-нибудь политику или бизнесмену начать пускать слюни или говорить заведомые глупости, вся страна с небывалым усердием прилипает к телевизору, чтобы одобрительно поддержать этот порыв. В своем нынешнем состоянии Тошкин мог легко возглавить не только политическое движение, но и всю страну.

Толпы фанатиков немедленно возвели бы его дебильную физиономию в культ, программу и устав. Впрочем, в качестве лица, просящего на бедность, мой муж мог бы так разжалобить Международный валютный фонд, что в ближайшие сто лет все страны СНГ жили бы абсолютно безбедно.

— Сядь, — угрюмо сказала я. — Сядь, нам надо поговорить…

Он послушно опустился на стульчик и жалобно посмотрел на ведущую, объявившую, что Агасси проиграл пятисетовый матч со счетом 6:4, 6:4, 6:2, 2:6, 1:6.

— В городе маньяк. Предположительно американец. Он убивает клиентов брачного агентства. Потому что лично я в такую жесткую конкуренцию просто не верю. Нам надо выяснить, какие американцы к нам сюда приезжали в последнее время, встречался ли этот гость с Онуфриевой и Косенко и кто будет следующей жертвой. По моим соображениям, это будет твоя Диночка, что только на пользу нашей Анне. Ну?

— А где Яша? — спросил Тошкин, желая, видимо, получить точку опоры, которая помогла бы ему перевернуть весь мир.

— Ты думаешь, американец — это он? — Нет, положительно сегодня целый день меня озаряло. Значит, Зибельман, подъедавшийся буквально под боком у прокуратуры, решил развлечься старым дедовским способом? По принципу «уничтожим всех непатриотически настроенных девиц». Что ж, если бы не убийства, эта позиция могла бы вызвать даже уважение.

— Ты с ума сошла, Надя. — Тошкин посмотрел на меня укоризненно и даже жестко. По спине пробежали мурашки. Такой взгляд он подарил мне при первой встрече, когда пытался посадить в тюрьму. — Ты очень и очень несерьезный человек. Вот что я тебе скажу.

— Да? — удивилась я. — Ну и что с того?

Сохранять серьезность намерений в обществе, где каждый шутит, как он крутит, и делать вид, что чувство юмора заложено в ломбард еще при перестройке, — это было для меня слишком.

— А ничего. Отдай, пожалуйста, дело Пономарева и будем считать, что твой первый, он же и последний опыт официального сотрудничества с прокуратурой оказался неудачным. Не бойся, я никому не скажу.

Он покровительственно улыбнулся и погладил мою руку.

Мужской шовинизм, многажды усиленный совместным проживанием тошкинских родственников (Яшу я теперь тоже причисляла к ним), становился невыносимым. Формулировки типа «ты моя жена и слушаться меня должна» вызывали у меня аллергию. Я начинала внутренне заикаться и косить на сторону. А чтобы не умереть от анафилактического шока, мне всегда приходилось делать операцию по удалению уже сросшегося со мной мужа.

— Не отдам, — твердо сказала я. — У меня на него большие планы.

— Ты не замечаешь очевидных вещей. Ты плохой аналитик. Ты никакой практик. Я смотрел твои бумаги. Ты должна была сделать вывод и в первую очередь проверить машину, номер которой тебе сказала старушка. Ты сделала это? — Глаза у Тошкина были холодными и злыми. Теперь он любил Яшу, а не меня…

— Нет. — Я покачала головой, признавая за собой просчет. Время от времени я была способна и не на такие жертвы, сейчас же я притворилась ветошью исключительно для того, чтобы уточнить: — Ты рылся в моих бумагах?

Тошкин кивнул:

— В своих.

Все-таки как здорово, что мне не пятнадцать лет и я не храню фантики от конфеток и счета из ресторанов. Как хорошо, что с Мишей, Яшей и Соколатым у меня снова ничего не получилось! Мой гнев мог бы быть праведным. Но подвело любопытство.

— А что за номер?

— Это служебная машина Миши Потапова. В тот вечер на ней ездила секретарь-бухгалтер Онуфриева. Она и сообщила об убийстве. Она и вызвала милицию. Уже из офиса. — Дима посмотрел на меня вызывающе сурово, не понимая, что я уже готова пролить его кровь.

— Но ведь ты знал об этом с самого начала? Знал, Димочка?

— Частично. Так что там у тебя о маньяке?

Он еще и издевался! Поскольку ничего существенного под рукой не оказалось, я бросила в него недоеденной конфетой. Он, наглец, ответил мне душем из прохладного несладкого чая. Померившись силами, мы пришли к единодушному мнению:

— Подождем, пока убьют Дину или Люду.

— Думаю, что Геннадию ничего не остается, как признаться.

Тошкин вытер покрытый испариной лоб: все-таки нелегкая это работа — применять следственные эксперименты по отношению к собственной жене. Он прямо на глазах стал дряхлеть, стареть и тяготеть к бреду в горизонтальном положении.