Книга Взрывное лето. Сюита для убийцы - Марина Серова

– Извините, сама понимаю, что это неуместное любопытство, но почему Элен? – Мне действительно было интересно.

Снова короткая холодная улыбка.

– Просто мне так нравится.

– Самая уважительная причина, – согласилась я. – Ну что ж, вы, конечно, понимаете, что я хотела бы кое о чем вас расспросить в связи со смертью Князева. Вы уже отвечали на массу вопросов, я читала протокол. Но я не из милиции. Меня нанял Роман Анатольевич. Его очень беспокоит сложившаяся ситуация, и мне кажется, он считает, что быстрая поимка преступника необходима…

– Для сохранения работоспособности и самого существования оркестра, – продолжила за меня Элен. – Точка зрения Романа Анатольевича мне известна, он говорил с нами. Я с ним согласна, так что задавайте любые вопросы, какие считаете нужными.

– Прекрасно. Тогда расскажите, пожалуйста, о Князеве, что это был за человек?

– Тяжелый человек, – она откинулась на спинку дивана и расслабила плечи. – Я бы сказала, вздорный. Амбициозный, нетерпимый, скандальный. Достаточно?

– В общем, да. А как дирижер, в профессиональном плане?

– Так себе, ничего особенного. Ну махал палочкой, искренне считая, что создает высокое искусство, а сам… – Элен слегка оживилась, наклонилась ко мне, щеки ее зарумянились. – Я однажды обозлилась на него во время репетиции и весь «Менуэт» Боккерини играла свою партию на полтона ниже, представляете?

Не то чтобы я четко себе это представляла, но головой закивала очень энергично, и она с энтузиазмом продолжила:

– Он ничего не заметил! Так и доиграла до конца, а он не то что замечания не сделал, даже не взглянул в мою сторону! И при этом считал себя гениальным дирижером! Да он вообще ничего не слышал. Только и умел, что вопить про дисциплину и скандалить с Корецким.

– А Корецкий, это кто?..

– Это второй приличный музыкант у нас, – тон ответа предполагал, что в том, кто является первым приличным музыкантом, ни у кого никаких сомнений нет и быть не может.

– И почему же они скандалили? – Пусть говорит о том, что ей интересно, увлечется, непременно расскажет больше, чем собиралась. Главное – проявлять интерес и поощрять вопросами.

– Стас – ударник от бога. И музыку он чувствует так, как Князев, доживи он хоть до ста лет, не научился бы. Понимаете, это или есть у человека, или нет. Но он по воспитанию джазовый музыкант, кроме того, долго был «свободным художником».

– Извините, Элен, что значит у вас, у музыкантов, быть «свободным художником»? – переспросила я.

Она посмотрела мне в глаза, очевидно, убедилась, что я действительно этого не понимаю, и коротко пояснила:

– На улице играл.

И непонятно было, осуждала она Корецкого или нет. Кажется, все-таки осуждала…

– После этого ему довольно сложно было научиться подчиняться требованиям камерного оркестра. Кроме того, у него со старых времен осталась масса связей, его постоянно зовут куда-нибудь подхалтурить. И он соглашается – не из-за денег, а из-за возможности сыграть для кайфа. В оркестре, сами понимаете, у него мало возможностей отвести душу. Классики не так часто писали сольные партии для ударных. Вот Корецкий и играет то на презентации какой-нибудь, то на концертике в клубе. Да и ресторанами и свадьбами не брезгует, – она пожала плечами, теперь уже явно без осуждения, просто констатировала факт. – Понимаете, там он – бог. Я специально ходила слушать. Что он творит! Честно говорю, он один со своими барабанами может сольный концерт закатить, публика будет рыдать от восторга! А Князев ему про трудовую дисциплину, как мальчишке. Со мной боялся связываться, вот Стас за двоих и получал. А он еще Лешу Медведева везде с собой стал таскать.

– Леша Медведев, это кто? – уточнила я.

– Виолончелист. Руки неплохие, играть может, но оболтус! Никакой самостоятельности, полное ничтожество. Стас почему-то взялся его опекать, учить жизни, но, по-моему, абсолютно бесполезно. Пока что никаких результатов, кроме того, что Князев получил еще один повод для скандалов. Корецкий, конечно, тоже не отмалчивался, польский гонор! Корецкие – это же старая польская шляхта. – Элен усмехнулась. – Так что, когда эти двое схватывались, репетицию можно было прекращать, а нам расходиться. Пух и перья так и летели во все стороны.

– И расходились?

– Да вы что! Пропустить такое представление?

– Но ведь дисциплина, наверное, действительно необходима, – робко попробовала я понять суть конфликта.

– А кто спорит? Но это же оркестр! Знаете, какая группа музыкантов была самой дисциплинированной в истории? – с явным удовольствием спросила она. Я, естественно, не знала. – Крыловский «Квартет»! – В голосе Элен звучало веселое торжество. – Вы только подумайте, сколько раз они, с дисциплинированностью, доходящей до идиотизма, пересаживались с места на место! Но Крылов ведь про что басню написал? Про то, что в оркестре важна не столько дисциплина, сколько талант. Надо уметь играть, а это дано не каждому.

– Тут вы правы, – согласилась я с тем, что играть надо уметь. А вот про то, что, собственно, дедушка Крылов имел в виду, когда писал свой «Квартет», можно поспорить. Но не начинать же сейчас литературную дискуссию. – Про музыкальные достижения этой компании никто, по-моему, не слышал. Но вы-то, я знаю, тоже жестко держите струнную группу. Вот на репетицию их сегодня собрали.

– А как же? – Она, похоже, даже удивилась. – Расслабляться даже талантливым музыкантам нельзя, слишком много потом наверстывать придется. Каждый день надо работать. И работать как следует. Весь оркестр я, конечно, не потяну, но скрипки поддерживать в форме вполне в состоянии.

– Скажите, а у вас лично с Князевым конфликты были? Из-за той же дисциплины, например? И почему вы говорите, что с вами он боялся связываться?

– Потому что боялся! – гордо выпрямилась Элен. – Попробовал один раз… Видите ли, я иногда опаздываю на репетиции. Вы, как женщина, поймете, скапливается так много дел… В общем, причины всегда уважительные. Тем более мне и незачем приходить вместе со всеми. Пока перед репетицией идет всякая организационная неразбериха, мне там все равно делать нечего. А к началу настоящей репетиции я почти всегда прихожу. Князев же считал возможным делать мне замечания. Публично. И иногда очень даже нетактичные. Я человек спокойный, выдержанный и обычно до спора с ним не опускалась. Но то, что он позволил себе на прошлой неделе, вышло за рамки всех правил приличия.

– Что же он себе позволил? – полюбопытствовала я. Неужели он эту эмансипированную дамочку публично матом обложил?

– Я задержалась, а он пересадил Ольгу со второго пульта на мое место! – Таким тоном обычно говорят о трагедии. О том, что поезд упал под откос или наводнение случилось.

Я, конечно, поняла, что Князев не должен был сажать на ее место Ольгу. Но все же размер катастрофы оценить по-настоящему не смогла, Элен это заметила и решила пояснить.