Книга Чернокнижник - Максим Войлошников

Немудрено, что Лодья отнесся к этим словам с юмором:

— Отрадно слышать, что в твои почтенные лета имеешь нечто общее со словом «стоять».

Разумовский не выдержал, хихикнул. Лесток метнул на него раздраженный взгляд.

— Обойти, говоришь? — продолжил новоявленный заводчик уточнять позицию. — А как сам усердно пользуешь некие мои изобретения? Не совестно? Бомелий не снится?

Гавриил прямо намекнул на вещества для получения наследства, которые изобрел для прусского короля. Лесток глянул на него пронзительно, будто шпагой проколол, но Лодья только пальцем ему медленно погрозил. И лейб-медик опустил глаза. После этой встречи они более никогда не общались.

Когда визитеры удалились, Лодья вернулся к прерванному занятию.

Надо сказать, что совершенно напрасно подозревали тридцать или сорок крестьян, работавших на заводе, в том, что они — пособники чернокнижника, и недруги пытались воспламенить против рабочих-стекольщиков гнев обывателей. Нет! Все тайны Гавриила Степановича заканчивались за порогом его Санкт-Петербургской химической лаборатории. Здесь, на заводе, мужички просто варили стекло по различным его рецептам и придавали ему необходимую форму. Большая часть шла на кружки, графины, вазы, чаши и другие изделия замысловатых форм и разнообразных цветов, доселе не изготовлявшиеся в России. Бусы, бисер, забавные стеклянные безделушки выходили из рук мастеров. Падкие на новинки столичные жители охотно их расхватывали, окупая заводские траты.

Гораздо меньшими партиями на заводе выплавлялось особо чистое, прочное стекло, из него шлифовались линзы для увеличительных приборов. Искусные ремесленники во множестве выделывали подзорные трубы, которые, из-за их дешевизны против привозных, охотно приобретали флотские и сухопутные офицеры. Немногие линзы Лодья вытачивал лично, или им придавали замысловатую форму под его непосредственным наблюдением. Эти готовились для разрабатываемых Гавриилом телескопов, либо их назначение оставалось неизвестным для мастеров. Последние линзы имели разные оттенки, так что, видимо, он экспериментировал и с их химическим составом. Некоторые были прозрачны только в одном направлении, словно приспособленные для подсматривания за чем-то или кем-то, кто не должен был увидеть подсматривающего. Другие вовсе казались непрозрачными — однако нужны же все-таки они были для того, чтобы увидеть что-то?

Производились здесь банки и колбы, вероятно, для помещения в них химических реактивов, но они изготовлялись в количестве, превосходящем потребности петербургской лаборатории. В какие-то из них зачем-то вставляли свинцовые стаканы. Люди шептали, крестясь, что в них колдун Лодья собирается держать молнию. Действительно, уже давно он получил письмо от ван Мушенбрука с подробным описанием лейденской банки, и в багаже, прихваченном им к казахам, таковые присутствовали.

В большом количестве выделывались бутылки для хлебного вина, причем профессор требовал неукоснительно следовать всем параметрам, включая намеренно изогнутое, более прочное длинное горлышко. Как ни странно, в основном бутылки оставалось упакованными в солому на складе. И только часть из них наполнялась водкой и отправлялась в подарок разным вельможам и высшим чинам армии и флота.

— Военный запас: когда водку для войск не во что будет разливать, они будут в цене! — отшучивался Лодья.

Но когда посланец другого изготовителя бутылок с неизвестной целью прокрался на склад, то был обнаружен лишь спустя несколько дней. Все так же с кувалдой в руках, но без головы, которая лежала рядом, с ужасным выражением на лице, по-видимому, просто оторванная. Убийцу так и не установили, хотя, может быть, искали не слишком тщательно, памятуя, что завод находится под высочайшим покровительством.

А оно было, в частности, и по той причине, что двое особо доверенных мастеров варили в совсем небольших количествах рубиновые, сапфировые, изумрудные стекла, а затем и гранили их по заранее выданным лекалам, превращая в подобие драгоценных камней. Лодья забирал их и сам отвозил, только никто не знал — кому. Но ходили упорные слухи, что едва ли не в царский дворец. И впоследствии некоторые осведомленные мемуаристы настойчиво утверждали, что драгоценности, которые носила честолюбивая императрица в ту пору, были фальшивыми, а настоящие камни заложили голландцам, чтобы спасти государственный бюджет.

Сам Лодья нередко сутками уединялся в химической лаборатории. В ходе серьезных и длительных исследований ему удалось создать стекла самых разных цветов и форм и крайне необычных свойств. О некоторых из них только мельком упоминается в разрозненных источниках, главным образом личного характера. Лучше известно об изобретении им новых приборов. Вскоре, используя свойства своих стекол, он изготовил мощные линзы и создал целый ряд астрономических инструментов, обладавших необычно высоким разрешением, позволявшим вести наблюдения даже ночью и в густом тумане…

Глава 35. Оптические исследования

Некоторое время спустя на суд коллег по Академии и приглашенного представителя высшего армейского командования — фельдмаршала Апраксина была представлена «ночезрительная труба». Сей небольшой телескоп испытали безлунной ночью на каланче Васильевского острова — она позволяла ясно видеть в темноте на расстоянии морской мили. На палубе корабля, стоявшего на рейде примерно на таком удалении, было замечено, как какой-то вахтенный моряк развлекается с девкой, тайком ввезенной на борт.

Однако фельдмаршал отверг прибор под тем предлогом, что кавалеристы отказываются воевать ночью, а для линейной пехоты и егерей видеть так далеко нет нужды. Шумахер и его зять Тауберт с радостью его поддержали.

— А про моряков они подумали?! — сокрушался Гавриил Степанович, выпивая с горя в компании Вертоградова, которому поведал сию историю в живописных деталях сочным русским языком.

Лодья изобрел зеркальный телескоп, который с той же радостью отвергли академики. Однако один образец его почему-то оказался в Англии, где немедленно был скопирован. Впрочем, возможно, он попал туда через Берлин, так как Лодья поддерживал переписку с Эйлером и посылал ему образцы многих изобретенных им приборов.

Надо сказать, что в лаборатории при стекольном заводе Лодья велел поставить сыродутный горн и муфельную печь. Сюда же он перевез найденный им в предгорьях Урала аэролит. Постепенно, отделяя от железокаменного небесного гостя звездный металл, он плавил его и выковывал различные трубки, рамки и другие детали оптических приборов. В них он вставлял те самые странные радужные и односторонне-прозрачные линзы, о которых уже упоминалось. По-видимому, изготовленные им из этих необычных составляющих оптические приборы позволяли сильно расширить возможности его научных штудий. В целом их направление неясно для последующих исследователей. Возможно, важную роль сыграло очевидное сродство деталей сих приборов с небесной сферой.

Одно из упоминаний содержится в письме Леонарду Эйлеру в архиве, который он привез с собой, вернувшись в Россию. Молодость и старость великого ученого были связаны с Россией. Но зрелые годы, а именно четверть века правления Елизаветы Петровны, он провел в Берлине. Плохое зрение великого математика, вероятно, не позволило ему обнаружить среди бумаг и уничтожить этот листок, как просил его адресат. Попади эта бумага в руки скончавшейся к тому времени Елизаветы Петровны, она могла бы доставить неприятные минуты Лодье, так как там он позволил себе не слишком лестные отзывы о ее умственных способностях.