Книга Прямой эфир - Валерий Хазин

– И этот человек, Джан, проработал с вами столько лет…

– Да… увы… Никто в нашем деле не может быть застрахован пожизненно. Тут ведь даже не эксцесс исполнителя, а тот самый случай, когда исполнитель возомнил себя хозяином положения. Захотел одним рывком открыть себе, наконец, новые горизонты… Правда, не совсем понятно, метил ли он сразу в обоих, или кто-то был основной целью, а кто-то побочной. Мотивы его, надо сказать, так до конца и не ясны. Не думаю, что здесь можно было бы всерьез усматривать московский след и что-то вроде карьерной ностальгии. Чересчур высока себестоимость розысков и вендетты, да и недосуг им теперь… Версия же, будто он мог быть связан с какими-нибудь «Стражами Велеса» или «Белыми странниками», представляется еще менее правдоподобной. Слишком уж литературной, отдаленной, умозрительной оказалась бы тогда его мотивация. Не похоже… К тому же (прошу прощения, но я вынужден, не могу не проинформировать), в новом коттедже его, под Будвой, куда он въехал недавно, одна из комнат, как выяснилось, была сплошь завешена постерами мадам и там же хранилась почти полная ее дискография и подборки интервью… И потому, многое, на мой взгляд, могло объясняться прозаично и пошло: целился он куда выше, и мнился ему, вероятнее всего, какой-нибудь долгосрочный, верный, большой шантаж в видах такого же куша – большого и надежного, на всю жизнь. Если только это не было настоящим покушением на убийство.

И, может быть, как ни горько говорить об этом, есть некая справедливость в том, что господин Бариста ускользнул от него и умер естественной смертью, а сам Рихтер – противоестественной…

Конечно, на радио сейчас, должен признать, не лучшая атмосфера. Сетку, само собой, оперативно поменяли, вместо эфиров Бариста дают повторы и музыку, но практически все деморализованы и живут самыми тревожными ожиданиями. Хотя никто, разумеется, не представляет себе ни сути, ни масштабов потери…

– Да, я слышал… Не кажется ли вам, Джан, что этот проект (я имею в виду «Радио Монтенегро») исчерпал сам себя? Дело даже не в этих, снова возникших пустотах на радиоволнах… А вообще? После всего случившегося? Ведь и побережье – согласитесь – теперь уже совсем не то…

– Побережье, наверное, действительно изменилось, хотя бизнес-вопросы не в моей компетенции… Просто к хорошему обычно быстро привыкают… и, как правило, перестают задумываться о его цене… Одним словом, было бы жаль… Но если такое решение будет принято, я просил бы не забыть о людях все-таки, и особо… Я просил бы принять особое участие в судьбе того, кто честно помогал нам в последние недели. Ведь не случись этого несчастья, можно было бы сказать, что именно он, DJDJ, в определенном смысле спас господина Бариста… DJDJ. Его зовут Драган Еленич.

– Да-да, конечно. Драган Еленич. Мне подготовят списки, и мы посмотрим, что можно будет сделать… Подумаем… Но вы по-прежнему убеждены в том, что произошедшее на радио никак не связано с инцидентом на концерте?

– Убежден. Во-первых, все, что происходило на концерте, находилось под полным контролем и было абсолютно прозрачно. Во-вторых, если бы я позволил себе хотя бы допущение такой связи, мне следовало бы давно оставить профессию и заняться чем-то другим, вроде толкования сновидений… Нет-нет. Череда совпадений и странное стечение обстоятельств.

Вы, вероятно, не знаете (а мне известно), что до последнего момента у дирекции не было понимания, кто именно из двух любимцев мадам, из двух вечных соперников, будет исполняться во втором отделении: Беллини или Доницетти… В данном случае это важно… Накануне (по целому ряду причин) решили остановиться на Доницетти. Второе отделение началось в семь пятьдесят пять, и, как всегда, открывалось стансами Amore e morte – «Любовь и смерть». На сильных долях, по свидетельству очевидцев, даже зрители стали замечать неладное. Мадам как будто бы потеряла ритм и дыхание, с трудом дотянула до финала, и не ушла, а словно качнулась со сцены боком, в слезах. За кулисой ей сделалось совсем плохо, и, похоже, вернулось онемение левой руки. Вызвали скорую – о продолжении концерта речи быть не могло. То есть как раз в те минуты, когда на радио в панике спорили, кому и как объясняться с приглашенной знаменитостью по поводу отмены эфира, ее директриса пыталась встречно дозвониться в редакцию, чтобы сообщить, что никакого интервью ввиду форс-мажора не будет… По счастью, в тот вечер им не от кого было узнать о том, что на самом деле случилось на радио, через две площади от них.

Вскоре мадам стало легче; ей не захотелось ночевать в Которе, и они отправились сразу в Подгорицу. Утром мадам попросила поменять билеты и планы – и вылетела в Зальцбург, а оттуда – в свой любимый Бад Кляйнкирххайм к любимым врачам в термальную клинику Рёмербад. При этом она якобы несколько раз переспрашивала разных людей, удалось ли кому-то дозвониться до «Радио Монтенегро» и передать редакции убедительные извинения за сорванное интервью. В Рёмербаде мадам, как обычно, предложили трехнедельный восстановительный курс. Однако на другой день, поздним вечером, она спустилась на reception и потребовала организовать ей срочный трансфер в город Котор, Монтенегро, к завтрашнему полудню – за любые деньги любым способом. Возможно, она все-таки узнала что-то (правда, непонятно, каким образом) и решила успеть на похороны Бариста… Ведь в свое время, если не ошибаюсь, она имела отношение к его прибытию сюда и даже думала вас познакомить… Словом, пока на reception судорожно (и безуспешно) выясняли, что можно придумать, – она упала в обморок… Разумеется, врачи надлежащие меры приняли и никуда ее не пустили, поскольку диагностировали сильнейшее нервное истощение. Назначили совсем иное лечение. Вызвали, по ее просьбе, Алию из Триеста. Она и сейчас там.

По ее словам, в первые сутки после обморока мадам, в седативном полузабытьи, периодически как бы напевала, постанывая, строчку из стансов на итальянском «te lo involai, te lo involai»…, а иногда повторяла по-русски: «закопали…»

Доктора уверяют, что физическому здоровью мадам уже ничего не угрожает, но о возвращении к сценической деятельности предпочитают не говорить пока. Что-то их настораживает, видимо.

Таковы факты… и стечение обстоятельств…

И если Рихтер в самом деле злоумышлял против мадам, то получается, что она, пусть и невольно, ускользнула от него тоже. И теперь кажется, чтобы вернуться к жизни, нужно только время…

Есть между тем еще одна проблема… Не особенно срочная, но все же откладывать ее надолго нежелательно. Проблема, так сказать, с именами…

Видите ли, если следовать протоколу, умерший господин Бариста по паспорту являлся словенским гражданином по имени Примож Самарджич. Так зафиксировано в свидетельстве о смерти, точно так же – в сертификате захоронения (и здесь ничего нельзя было поделать). Поскольку он был иностранцем неизвестного вероисповедания, ни один из близлежащих приходов (ни православный, ни католический) места на кладбище для него не предоставил. Пришлось покупать его по здешним безумным ценам на интернациональном участке в Доброте, неподалеку от могилы Иосифа Кана. Сейчас там, где похоронили второго господина Бариста, – временный деревянный крест и табличка в соответствии с официальным сертификатом похоронного бюро: «Примож Самарджич».