Книга Джек Ричер, или Дело - Ли Чайлд

— Жизнь собачья, — ответил он.

— А потом ты умрешь, — сочувственно произнес я и тут же пожалел об этом. Я словно позабыл о том, что недавно произошло в их семье. Но он, казалось, не обратил внимания на мои слова. Это меня обрадовало. Я сказал: — Мне надо с тобой поговорить.

— Зачем? Ты зарабатываешь себе нагрудный значок?[28]И поэтому ищешь какого-нибудь чернокожего, чтобы поболтать с ним сегодня?

— Я служу в армии, — ответил я. — А это значит, что половина моих товарищей чернокожие, и что более важно, половина моих командиров — чернокожие. Я все время разговариваю с чернокожими, а они разговаривают со мной. Так что бросай эти свои замашки, ты ведь не в гетто живешь.

Мальчишка немного помолчал, а потом спросил:

— А в каких частях вы служите?

— В военной полиции.

— Это тяжелая служба?

— Тяжелее любой тяжелой, — ответил я. — Подумай логично. Любой солдат может лягнуть тебя сапогом в задницу, а я могу лягнуть в задницу любого солдата.

— Серьезно?

— Более чем, — с важностью пояснил я. — Серьезно для других людей. Но не для нас.

— А о чем вы хотели поговорить со мной?

— О некоторых подозрениях.

— А о каких?

— Как мне кажется, — ответил я, — никто не говорил с тобой о смерти твоей сестры.

Он опустил глаза вниз.

— Обычно, когда ведется расследование убийства, — продолжал я, — говорят со всеми, кто знал жертву. Спрашивают об их подозрениях, соображениях… Хотят узнать, чем занималась жертва, куда она ходила, с кем общалась… С тобой беседовали об этом?

— Нет, — ответил он. — Никто со мной не говорил.

— А должны были, — сказал я. — Значит, мне следует поговорить с тобой об этом. Потому что братьям многое известно об их сестрах. В особенности в вашем возрасте. Держу пари, ты знаешь о Шоне такое, чего не знает больше никто. Держу пари, она рассказывала тебе о таких вещах, о которых не могла рассказать маме. И держу пари, ты и сам мог догадываться о многом.

Мальчик, стоя на месте, перетаптывался с ноги на ногу. Вид у него был застенчивый и немного гордый, как будто он собирался сказать: Ну да, возможно, я и сам кое до чего допер. А вслух произнес:

— Никто не говорил со мной ни о чем.

— А почему?

— Да потому, что я урод. Они думают, что я к тому же еще и тугодум.

— Кто сказал тебе, что ты урод?

— Да все.

— И даже мама?

— Она так не говорит, но она так думает.

— И даже твои друзья?

— У меня нет никаких друзей. Ну кто станет со мной дружить?

— Все они не правы, — твердо произнес я. — Ты не урод. Ты, конечно, не красавец, но и не урод. А это совсем разные вещи.

Он засмеялся.

— Именно это, бывало, говорила мне Шона.

Я представил себе эту пару вместе. Красавица и чудовище. Трудная жизнь для обоих. Трудная для него — бесконечные сравнения с сестрой. Трудная для нее — необходимо постоянно соблюдать такт и проявлять терпение.

— Тебе надо поступить в армию, — сказал я. — По сравнению с половиной людей, которых я знаю, ты выглядишь прямо как кинозвезда. Тебе бы взглянуть на того, кто послал меня сюда.

— А я и собираюсь поступить в армию, — ответил он. — Я говорил кое с кем об этом.

— И с кем же ты об этом говорил?

— С последним бойфрендом Шоны. Он был солдатом.

Глава 32

Мальчик пригласил меня в дом. Матери дома не было, зато в холодильнике стоял кувшин с холодным чаем. Из-за полузакрытых ставень в доме царил полумрак. И пахло какой-то затхлостью. Дом был низким и узким, но комнат в нем оказалось много. Кухня, она же столовая, затем гостиная и, как я предположил, три спальни в задней части дома. Нормальное пространство для двух родителей и двух детей, хотя я нигде не углядел того, что указывало бы на присутствие в доме отца, да и Шона уже никогда не появится здесь снова.

Мальчик сказал, что зовут его Брюс. Мы, взяв по стакану чая, сели за кухонный стол. Рядом с холодильником висел старый настенный телефон. Бледно-желтый пластик. Шнур телефона был длиной примерно двенадцать футов. На столешнице стоял старый телевизор. С маленьким экраном, но цветной, с какими-то хромированными финтифлюшками на корпусе. Похоже, старинными, а может быть, и подобранными где-нибудь в куче мусора и отполированными, как детали на старом «Кадиллаке».

Вблизи и при личном общении мальчик выглядел не лучше, чем на улице. Но если не принимать во внимание голову, то все остальное у него было в полном порядке. И скелет, и мускулы без изъянов; широкая грудная клетка и широкие плечи, развитые руки. В глубине души он казался сдержанным и веселым. В общем, этот парень мне нравился.

— А они действительно возьмут меня в армию? — спросил он.

— Кто это они?

— Армия, я хотел сказать. Ну, сама армия. Они возьмут меня?

— У тебя есть судимости по уголовным делам?

— Нет, сэр.

— А ты подвергался арестам по каким-либо делам?

— Нет, сэр.

— Тогда, конечно же, они тебя возьмут. Они бы взяли тебя хоть сегодня, будь тебе достаточно лет.

— Другие будут надо мной смеяться.

— Возможно, — сказал я. — Но не по той причине, о которой ты думаешь. Солдаты не такие. Они найдут над чем посмеяться. Над тем, о чем ты никогда и не подумаешь.

— Я все время буду носить каску.

— Если им удастся найти каску достаточно большого размера.

— И очки ночного видения.

— Может, еще капюшон, который надевают при обезвреживании неразорвавшихся бомб, — сказал я.

Я посчитал, что капюшон, который надевают при обезвреживании неразорвавшихся бомб, был бы более всего кстати. Но это было не совсем то заявление, которое хотел бы услышать будущий рекрут.

Я глотнул чаю.

— А вы смотрите телевизор? — спросил мальчик.

— Нечасто, — ответил я. — А что?

— У них есть выгодные программы, — сказал он. — А получается это так: они втискивают передачу, которая рассчитана на час, в сорок с лишним минут. На этом они наживаются.

— Ты думаешь, что я сейчас делаю что-то похожее?

— Да нет, я говорю то, что думаю.

— Так кто, по-твоему, убил твою сестру?

Мальчик отхлебнул чаю, сделал серьезный вдох, после чего начал говорить, что он думает об этом и о том, о чем его никогда не спрашивали. Все это извергалось из него быстро, последовательно, с чувством, и было ясно видно, что все сказанное им тщательно обдумано.