Книга Власть над властью - Юрий Мухин

Разъясним,, в чем здесь дело. Покупая автомобиль, без ко­торого в США просто невозможно жить, американец берет кредит. Когда процентная ставка составляла 5%, то это оз­начало, что за три года — срок, на который выдается кредит, покупатель дополнительно заплатит 7—10%, на что он может пойти и привык это делать. Но когда процентная ставка за кредит повысилась до 20%, то, соответственно, и стоимость автомобиля возросла на 30%. Поэтому тем, кто при покупке автомобиля должен брать кредит, он становится не по кар­ману. Но если автомобили не покупают, то Детройт не мо­жет их производить, поэтому Ли Якокка и назвал действия монетаристов «ударом по Детройту».

Большинство американцев дома также покупают в кре­дит, выплачивая долг банку в среднем 30 лет. Когда процент­ная ставка за кредит 4—5%,то общая выплата за дом уве­личивается на 60%. Конечно, это дорого, по нашим мер­кам, но американцы к этому привыкли и дома строили. Но при кредитном проценте 20% им придется заплатить в 4 раза больше, чем сумма, которую возьмут за дом строи­тели, то есть они должны будут отдать банковским ростов­щикам сумму, эквивалентную стоимости трех таких домов. Естественно, что в США перестали заказывать строитель­ство новых домов.

Идея монетаристов о том, что рынок «покажет» эконо­мике, какие товары нужно производить, как я писал, — это бред людей, ничего не знающих о реальной экономике. Ли Якокка подтверждает эту мысль; если следовать идеям мо­нетаризма, получается, что рынок потребовал оставить аме­риканцев без средств передвижения и без крыши над го­ловой.

Но внедрение монетаристской теории разоряет не всех, некоторые при этом жиреют. Ли Якокка указывает, кто имен­но: «Когда процентная ставка высока, потребители помеща­ют значительные суммы в краткосрочные ценные бумаги. Но наживать деньги на деньгах — дело непроизводительное. Оно не создает рабочие места. А те из нас, кто действитель­но создает рабочие места, кто вкладывает капитал в обору­дование, повышающее производительность, кто расширяет производство и готов вносить справедливую долю налогов, обивают пороги в ожидании нескольких крох кредита, что­бы кое-как удержаться на плаву и получить возможность вернуть на работу еще несколько человек.

Высокие процентные ставки усиливают стремление круп­ных воротил играть в свою новую игру: делать деньги из денег. Когда деньги дороги, инвестировать средства в на­учно-исследовательские работы — дело рискованное. Когда учетные ставки высоки, дешевле купить предприятие, чем заново его построить».

Здесь имеется в виду следующее. Предположим, некто решил построить предприятие, продукция которого нужна и общество ее ждет. Он берет кредит и несколько лет стро­ит, налаживает производство. Когда продукция выпускается, в ее цене учитываются доля возврата кредита и проценты. Когда проценты по кредиту невелики, то в цене продукции хватит «места» и для этого и цену не придется поднимать слишком высоко. Но при высоких кредитных ставках цена продукции подскакивает так, что невозможно либо продать продукцию, либо вернуть кредит. То есть в данном случае «рынок показывает», что не надо строить новых предпри­ятий, не надо совершенствовать старые. Эта бредовая моне­таристская идея препятствует внедрению результатов науч­но-исследовательских и опытно-конструкторских работ, тор­мозит научно-технический прогресс в стране.

Здесь начинается то, что я уже называл экономическим онанизмом. Если нет возможности из-за дорогих денег строить дома или совершенствовать производство, деньги направляются на покупку акций, в надежде что цена по­следних поднимется и их можно будет выгодно продать. Поскольку цена акции колеблется быстро и купленные ак­ции можно продать через 2—3 недели, то для этих целей выгодно взять в банке кредит даже под 22% годовых. При покупке большого количества акций их держатель стано­вится собственником уже работающего предприятия, даю­щего прибыль. За счет этой прибыли и уменьшения зарпла­ты работникам можно в конце концов оплатить и бешеные проценты банку. Ли Якокка в своей книге приводит при­меры таких сделок: «Из десяти самых больших в истории США слияний корпораций девять осуществлены при адми­нистрации Рейгана. Одна из крупнейших из них связана с корпорацией «Юнайтед Стэйтс стал». Будучи защищенной триггерными ценами, которые обходились нам при закуп­ке американской стали в лишних 100 долларов на каждый автомобиль, «Ю.С. стал» уплатила 4,3 миллиарда долларов за компанию «Марафон ойл». Большую часть этой суммы корпорация получила в виде ссуд. А лучше было бы исполь­зовать их на приобретение новейших кислородных конвер­теров и установок для непрерывной разливки металла, что­бы можно было конкурировать с японскими сталелитейны­ми фирмами.

Когда об этом узнали рабочие корпорации, они были глу­боко возмущены и потребовали, чтобы все полученные за счет снижения их заработной платы средства были инвести­рованы в сталелитейную индустрию. Почти неправдоподоб­но, что именно рабочие преподнесли администрации урок на тему о том, как на деле действует наша система».

Самого же Якокку подобные сделки возмущают и по дру­гой причине. «Где здесь здравый смысл? Почему бизнесмен, занимавшийся выплавкой стали, внезапно стал нефтепро­мышленником? Ведь это совершенно другой мир. Ему по­надобятся годы, чтобы изучить новый для него бизнес. И, что самое важное, это непродуктивно».

Больше всего Якокка возмущается итогом эпидемии мо­нетаризма: «Подумайте только, за десятилетие 1972—1982 го­дов общая численность занятых в пятистах крупнейших про­мышленных компаниях Америки фактически сократилась. Все новые рабочие места — свыше десяти миллионов — были созданы в двух других сферах. Одна из них — это мелкие предприятия. Другая — мне неприятно об этом говорить — это государство, которое, очевидно, осталось единственной в мире сферой, где отмечается рост занятости».

В этой книге мы уже об этом писали: чем тупее политик, тем в большей степени ему хочется выглядеть гением и тем больший ему требуется аппарат для подготовки «гениаль­ных» решений и последующего контроля за ними.

...Надо сказать, что Горбачев и Ельцин были далеко не первыми руководителями, не понимающими того, что они творят. В самом начале XVIII века, то есть почти 300 лет на­зад, во Франции разразился, как сейчас говорят, финансовый кризис, но тогда он был естественным, связанным с ростом населения Франции: появлялись новые рабочие руки, кото­рые могли сеять хлеб и плавить сталь, строить дома и ткать сукно, но количество золота и серебра, которые в виде мо­нет обеспечивали товарообмен, не росло пропорциональ­но возможностям экономики. Более того, движение монет было медленным, большое количество денег отвлекалось на внешнюю торговлю и уходило за границу. Массы голодных людей бунтовали, а правительство Франции не представ­ляло, как выйти из этого положения. От кровавого бунта Францию спасло, возможно, то, что в это время в Англии один староватый джентльмен был не способен удовлетво­рить свою содержанку. Но в этом он стал обвинять не себя, а молодого любовника содержанки и вызвал его на дуэль. На дуэли джентльмен был убит ударом шпаги, а счастливого соперника приговорили к повешению, но ему удалось сбе­жать во Францию. Так Франция приобрела своего финан­сового гения — Джона Ло. Он стал убеждать правительст­во Франции напечатать и пустить в обращение бумажные деньги. Но ведь сами по себе эти деньги ничего не стоят, а золота, чтобы их обеспечить, то есть обменять по перво­му требованию, не было. Правительство Франции колеба­лось. Я думаю, что Джон Ло убеждал их так: «Пусть ассиг­нации нечем обеспечить! Если не увлекаться их печатанием, то никто не принесет ассигнации, чтобы поменять их на зо­лото, так как они каждому будут нужны для товарообмена. Экономика Франции не выпустит эти деньги из обращения». Он оказался прав. Франция испытала невиданный экономи­ческий расцвет: лихорадочно строились заводы и фабрики, оживилась торговля, только в Париже за один год потре­бовалось столько рабочих рук, что его население увеличи­лось на 300 тысяч человек (в начале XVIII века!) и по его улицам, забитым повозками и каретами, стало невозможно проехать. Имя Джона Ло вошло во все энциклопедии, а то, что он сделал, получило имя «система Ло».