Книга Ближние подступы - Елена Ржевская

Вечером в центре города иллюминация. Тем гуще темнота окраины, как отойдешь немного. В том краю, где глубокий овраг, а за ним на крутизне Казанское кладбище, издалека в кромешной темени неизменно горят светлячками лампадки на староверческих могилах.

Глава пятая

1

С родины Курганова, бывшего полицая в лагере военнопленных, получен ответ на запрос о нем. На официальном бланке райкома партии:

"…По сообщению председателя Крюковского сельского Совета тов. Шумеева, тов. Курганов И. Г. умер лет 13 тому назад в больнице города Хабаровска. <167>

Имеется сын и вторая жена, первая от него отказалась, но где они живут, неизвестно.

Есть адрес его брата — Курганова Якова Григорьевича, возможно, он знает о них более подробно, чем жители села Крюково.

Если разыщете жену и сына Курганова, то прошу сообщить Крюковскому с/совету для сведения.

С уважением

секретарь Глебовского райкома КПСС Я. Жарков".

Из колхоза "Рассвет" от брата Курганова:

"В первый год войны мы получали от брата вести, а потом не стало слышно. И вот конец войне. Люди празднуют День Победы. А брата так и не слышно. Года шли, а мы не получаем никаких известий от него. А потом решили подать в розыск. Начали искать мы Ваню в 1951 году. В 1953 году в марте месяце нам сообщили, что Курганов Иван Григорьевич проживает в Хабаровске. Написали туда письмо, он написал нам ответ. Писал, что лежит в госпитале, но вы, мол, не волнуйтесь, со мной все в порядке, немножко приболел. А через некоторое время высылает деньги и пишет: мама, выезжай ко мне. Наша мать собралась и поехала. А оказывается, он был сильно ранен, через то он не хотел показываться домой. Когда мама приехала к нему в Хабаровск, он был дома. Но мама не могла его узнать, он был ранен в лицо. У него лицо все было пошито, кожу брали с руки и ноги. И еще у него было плохо с головой. Но все равно он до последних дней работал с солдатами. И вот когда мама приехала, ему стало совсем плохо, и его отправили в госпиталь. Неделю полежал он там и умер. Мама, сильно убитая горем, не могла узнать, где и когда он был ранен. После того как Ваня был похоронен, мама вернулась домой. А сейчас и мамы нет в живых.

Да еще забыл вам сообщить, что в документах Вани нашли адрес жены его и сына, но оказывается, что они тоже не знали, где он находится.

Вот и все, что я могу Вам сообщить.

Если Вы просите адреса его жены и сына, точные адреса я написать не смогу. Адрес жены: г. Керки Туркменской ССР, а улицу и номер дома забыл. А за сына я только знаю, что он проживает в г. Саратове. <168>

Вот и все, что я могу Вам сообщить. Я Вас очень прошу, если что узнаете о брате, напишите, пожалуйста, нам, ведь ничего о нем не знаем…"

Окончилась земная доля Курганова. С тех пор как, бежав от немцев, он вернулся во Ржев в штаб нашей армии, он прожил еще десять лет. Как прожил? Что с ним было в эти годы? Где, при каких обстоятельствах он так тяжело изранен? На это ответа нет. Удастся ли прояснить, — или он унес с собой в могилу неразгаданную свою злую судьбу?

Выславший мне эти письма И. Васильев писал:

"Сейчас ищу еще родственников и документы Курганова. Если мои изыскания будут в какой-то мере Вам полезны, пожалуйста, пишите. 16.10.66".

Писатель Иван Афанасьевич Васильев — в те шестидесятые годы собственный корреспондент "Калининской правды" во Ржеве — подвижнически шел по следам минувших здесь, на этой земле, событий и писал о них. Канувшие люди, забытые судьбы, факты, документы — он неутомимо, кропотливо разыскивал. Без его своевременных усилий ценные свидетельства могло бесследно унести быстротечное время.

"И еще извините, если я допустил бестактность — дал Ваш адрес Земскову, врачу, что организовал подпольную ячейку в лагере военнопленных. Он хочет Вам написать, — сообщил И. Васильев. — Кстати, мне удалось прочитать протоколы заседаний их ячейки. Могу прислать, если интересует Вас…"

Я ждала, но от Земскова письма не было. А если б и написал, то как бы и не мне вовсе, а некоему адресату, не мог он знать, что я и есть та переводчица, которой он с тех давних пор так глубоко памятен. До нашей встречи оставалось еще два года.

2

А Мазин продолжал посылать свои письма-воспоминания.

"Так вот, впервые увидел я немцев на Старицком шоссе недалеко от Ржева. Кроме мотоциклистов ехали на велосипедах цельными большими колоннами, ехали не очень быстро и не очень тихо и о чем-то все оживленно переговаривались, были они все красивые, какие-то <169> отборные. Я подумал: что это их таких заставило, что им здесь так важно, может быть, важнее жизни, что их заставило оставить свои семьи, оставить свои точные станки, которые я до войны видел на заводе, когда наше ремесленное училище водили на экскурсию. Оставить свою Германию, для многих, может быть, навсегда, и двинуться сюда, навстречу холодам и русским дорогам, навстречу многому неизвестному здесь, в этой стране, и навстречу многому неизведанному, что их здесь ждет. Зачем им все это?

И так я шел в Ржев, уже вечерело, нужно было до наступления темноты быть дома., и мы торопились, а колонны все шли и шли…"

"В то время у наших не было дизельных машин, у немцев же все грузовые машины были дизельные, так что ни карбюраторов, ни рукояткой заводить не надо было. В этом было их преимущество, бензин им не был нужен для грузовых автомашин, работали на солярке. Да и танки у них были дизельные".

"Вы пишете, что я хорошо запомнил минувшее о войне, да, я многое запомнил до мельчайших подробностей. Потом ведь все люди разные на запоминание, вот если взять двух людей, хотя бы у нас на работе, и показать им одно и то же явление или вещь и сказать: ну, что вы можете сказать об этом? — то один может почти ничего в этом не увидеть и сказать об этом несколько общих слов, а другой в этом же самом может увидеть столько, что может об этом написать цельную книгу".

"Когда они ехали к Москве, у них у всех были противогазы — такие жестяные цилиндрические банки с гофрированной поверхностью, а когда отступали от Москвы в Ржев, то противогазов у многих уже не было — повыбрасывали".

"Увидя офицера, сразу все вскакивали, вытягивали руки и выкрикивали "хайль Гитлер!". У них получалось — хаитле! На их лицах не чувствовалось никакой другой мысли, будто бы в данный момент для них ничего <170> другого на земле не существует, кроме этого офицера, перед которым они стоят. У нас, например, отдает солдат честь офицеру, но на лице и в глазах чувствуется какая-то другая мысль. Потом каблуками своих ботинок и сапог они очень щелкали, метров за 100 слышно. В Ржеве кое-кто из мужского населения ходил тогда в таких ботинках, их просто было купить, или немцы, уезжая, бросали. Так я увидел, что каблуки наборные из чистой спиртовой кожи, а на основании каблука, на набойку у всех сделана железная подкова вокруг всего каблука, так что на таких каблуках очень удобно на этой железной подкове повертываться".