Книга Китайский цветок - Эмма По

В — Сейчас нам хозяйка курево организует. Где у нас сигареты?

Я — Не у нас, любимый, а у меня. Пачка лежит на моем письменном столе.

Я сделала акцент на «моем».

В — Так принеси.

Я — Сам возьми. Я разрешаю.

В — Принеси, я сказал! Быстро!

Я сделала вид, что не слышу. Тогда Валерка метнул свою тяжелую лапищу мне на загривок и резким усилием попытался пригнуть голову к столу. Лишь в последний момент мне удалось упереться руками в подлокотники коляски и не ткнуться физиономией в салат. Прядь волос все же окунулась в миску, и когда я выпрямилась, оказалось, что сметана стекает мне на блузку.

В — Принеси сигареты, я сказал!

Его голос не предвещал ничего хорошего, и я решила не связываться с пьяным придурком. Уже из комнаты услышала, как он обучает вмиг протрезвевшего дружбана.

В — Каждый мужик сам воспитывает себе жену. Если не хочет, чтобы потом у него в семье возникли проблемы, нужно учить ее с самого начала! Иначе сядет на шею.

Видимо, приятель что-то возразил, потому что Валерка повторил с вновь вспыхнувшим энтузиазмом:

— А я говорю, сядет!

В тот момент я готова была его убить.

11.02.

Смотрю в зеркало, и как-то не по себе становится — будто это не я! Без косметики лицо голое и чужое. Дашкино, в общем. И все время кажется, что забыла сделать что-то весьма существенное — надеть юбку, например.

Извлекла на свет две коробочки — маленькую с гримом, побольше с фломастерами, и нарисовала роковую красавицу сначала на лице, а потом в этой тетради. Эх, хороши, заразы! Красоту и талант не скроешь…

Вчера была мама. Встречал ее Валерка. В первые же четверть часа объявил ей о том, что сделал мне предложение руки и сердца, и я его приняла. Это я передаю в двух словах, а на самом деле он говорил так витиевато, пересыпая свою речь дурацким «как бы», что мать даже не сразу поняла, о чем он толкует. Но когда поняла — очень обрадовалась. Я смотрела на нее, и такая меня злость разбирала. Чему она радуется-то?! Неужели не видит, как все фальшиво! Неужели всерьез думает, что я могу быть счастлива с этим убогим недоумком? Иногда мне кажется, что она никогда не давала себе труда присмотреться к нам с Дарьей повнимательнее. Все ее помыслы всегда были сосредоточены только на отце. Даже после его смерти мы с сестрой не очень-то ее интересовали. Уже по привычке, наверное. Здорово, конечно, что мой план удался и никто не заметил (кроме Валерки), что я заняла место Дарьи, но то, что этого не заметила родная мамуля, вообще-то довольно странно. И как ни глупо это звучит — обидно. Я понимаю, что у нее слабое зрение, и, начни она разглядывать меня в очках, неизвестно, чем бы дело кончилось… Но она, слава богу, в очках меня не рассматривала. Она вообще предпочитает их не носить.

Интересно, узнал бы меня папа? Он нас с Дарьей очень любил! Это уж точно. Последнее время я часто о нем думаю. Стараюсь сейчас припомнить уже в свете новой информации, относился ли он к Даше прохладнее, чем ко мне? Ведь она, насколько я теперь понимаю, служила ему вечным укором — с ее матерью папуля-то, честно говоря, поступил не очень, хотя от ребенка и не отказался.

Боже мой! Что за мысли приходят в голову! Поступил не очень — поступил очень… Какое право я имею на такие оценки? Какое право я имею вообще кого-нибудь судить, после того, что сделала? Тем более отца.

Вдруг вспомнился эпизод, который в свое время просто меня поразил, и я очень долго ревновала папу к Дашке.

Как странно, что вспомнился эпизод совершенно противоположный по настроению тому, что старалась припомнить.

Это произошло вскоре после того, как Дашка переехала в эту квартиру, а в доме на Краснопролетарской остались отец, мама и я. Тогда у нас еще жила Чара — собака, которую обожала вся семья. Помню, я проснулась ночью и, как ни вертелась в кровати, заснуть не могла. Встала, вышла из комнаты. Смотрю, в кухне свет горит. Я заглянула туда и увидела, как к отцу, который сидит за столом боком ко мне, подходит Чара, а в зубах держит Дашкину туфлю на шпильке. Мы эти туфли вместе покупали в ГУМе — она бирюзовые, а я розовые. Дашка даже не взяла их на новую квартиру. Знала, что больше не пригодятся.

Где Чара эту туфлю откопала и зачем принесла отцу посреди ночи — непонятно. Но Чара была очень чуткой собакой и, видимо, поняла, что бессонница хозяина как-то связана с тоской по Даше. Отец в одну руку взял туфлю, другой обнял Чару, потом прижал к себе ее башку и зарыдал. Так отчаянно и горько, что сжалось сердце от любви к нему.

А я тихо-тихо стояла в коридоре и смотрела на эту сцену. Меня распирало от ужасной черной ревности к сестре. Я точно помню, что подумала — а стал бы папа так же плакать, случись что-то подобное со мной?

…Все это пронеслось в памяти мгновенно, пока мама рассыпалась в поздравлениях и пожеланиях счастливой жизни, а Валерка крутился вокруг нас и не знал, чем угодить.

Такого феноменального превращения, какое произошло с Валеркой, я никогда не видела. Сама любезность и обходительность! Перед матерью мел хвостом, меня называл не иначе как Дашук или Дашенька, хлопотал по хозяйству — мне вообще ничего делать не давал. То и дело обнимал за плечи, пару раз даже чмокнул в щеку, может, и правда со стороны это смотрелось нежно. Но мне от его заботы было тошно. Убила бы сладкоголосую сволочь…

Жутковато звучит в моих устах. Но я действительно была бы счастлива, если бы слово не расходилось с делом в данном случае. Может, попросить его помыть окна перед приездом деда и нечаянно — так… Ку-ку, милый! Мне было с тобой мерзко…

С удовольствием поглядела бы, как он летит вниз. Посылала бы ему вслед воздушные поцелуи и самолетики из розовой в цветочек бумаги. Я большая мастерица их складывать.

Но на улице мороз — какое мытье! Шандарахнуть бы его по башке чем-нибудь. Утюгом. И чтобы видел, гад, меня перед смертью! Чтобы обязательно понял, что это я его наказала. За хамство, за шантаж, за то, что не оставил мне выхода.

15.02.

Он теперь ходит ко мне как к себе домой и даже не звонит заранее, чтобы получить хоть формальное разрешение. Интересно, чем его так привлекает мое общество! Я ведь знаю, он меня ненавидит не меньше, чем я его. Видимо, из всех доступных ему удовольствий, издеваться надо мной — самое любимое. Пожалуй, ужаснее всего — это открытие, которое я сделала совсем недавно. Я тоже стала ждать встречи с ним и выжимать кайф из своего унижения, как воду из тряпки.

Вчера он сел напротив меня и стал расспрашивать, как умерла Даша. Я сказала, что не хочу с ним об этом говорить, но от него не отвяжешься.

В — Со мной, значит, говорить не хочешь. А со следователем хочешь?