Книга Если женщина хочет… - Юлия Павлова

— Смотри.

Олег нагнулся над книгой. Читать текст с «ятями» и твердыми знаками — дело нелегкое, а тут еще шрифт был старый, красивая, но непонятная славянская вязь.

— Ты, Людмил, переведи. Разбираться самому мне придется не меньше месяца.

— Больше, Олег, больше. Речевые обороты того времени тоже очень и очень своеобразны.

Людмила села за стол, положила руку на книгу и начала по памяти пересказывать легенду, записанную через век после свершившихся событий. Самой книге тоже было без малого сто лет.

В 1809 году Петр Аршинов пошел в тайгу проверять силки и пропал. Деревня, в которой он жил, была староверческая, поэтому обратиться к властям, находившимся за семьдесят верст, никому в голову не пришло. Да к ним никогда и не обращались. Охотники, бывало, пропадали по месяцу-два. Поэтому Петра не сразу хватились, а потом и поздно стало.

Через два с половиной месяца, когда наступили крепкие морозы, Петр вернулся в деревню. Первыми его заметили собаки, подняли привычный лай.

Когда он подошел к своему дому, дворовая собака его узнала, залаяла радостно. Навстречу Петру выскочила жена Ефросинья, вышел и сосед. Долго стояли они перед отощавшим Петром в совершеннейшем ступоре. Под вечер к его двору подтянулась вся деревня. В дом заходить опасались, попросили выйти к народу. Петр вышел на крыльцо, поклонился односельчанам в пояс. Петру Аршинову в то время сравнялось шестьдесят лет. Уходил он в тайгу седым и мощным стариком. Вернулся худым и с потемневшими, возвратившими русый цвет волосами. На вид ему стало не больше сорока.

Жена молилась весь день, на односельчан смотреть боялась. Петр пришел в молельную избу, принес с собою старую рукописную книгу монаха старовера и рассказал, что с ним приключилось.

Заблудившись в лесу, он думал, что пришла пора умирать. Оказался он посреди болота, по всем приметам того, что называлось Гнилым. Об этом болоте знали все, но далеко не все его видели. Основной приметой был мертвый лес и в центре голый островок с черной часовней. Добираясь до острова, Петр почти сутки находился по пояс в темной и холодной торфяной воде и двое суток не ел. Искать обратный путь не имело смысла — в деревне верили в леших, которые, если захотят, ни за что не отпустят человека из леса.

Петр чудом не увяз в трясине и вплавь добрался до островка, связав веревкой вокруг себя сухие лесины. Остров оказался совсем не гнилой, рос на нем кустарник, невысокий, по пояс Петру, да и то верхние ветки засыхали. Была на острове и трава, разнообразная, но тоже невысокая, лебеды и лопуха не было совсем, а вот фиалки, мать-и-мачеха, колокольчики, черника и клюква росли в изобилии. Теперь, в конце осени, мало что радовало глаз, только клюква темными каплями пряталась под листьями.

Почти посередине острова, на самом высоком месте, стояла покосившаяся часовня. Срублена она была из сосны, древесина которой, как известно, со временем чернеет. Часовня покосилась в сторону заката, внутреннего убранства в ней не было почти никакого. А рядом, в сарайчике, на двух чурбаках стоял самодельный гроб, и в нем лежал скелет в истлевшей одежде со сложенными на груди руками.

Первую неделю Петр отлеживался в часовне, болел. Изредка на оставшейся от монаха утвари варил принесенных с собой птиц. А поскольку сил не было, то терпения хватало только вырезать «зеленый яд», чтобы мясо не было горьким, да выдрать самые крупные перья.

Через неделю хвороба ушла. Настал голод.

Петр с детства помнил рассказы односельчан о монахе с Гнилого болота. Говорили, что приходил он то в одну, то в другую из трех окрестных староверческих деревень только зимой, в сильные морозы, когда болотная земля схватывалась до нутра. Сельчане всегда были рады его приходу. Он гостил неделю, затем молча уходил, и наступало потепление. В большую сушь — а это бывало не каждый год — монах тоже появлялся. И после его прихода можно было ожидать спасительного дождя. В дождь монах уходил. Из деревень он брал только котелок и старую одежду. О том, откуда взялся монах и сколько ему лет, спорили на памяти Петра часто. У каждой из трех деревень была своя версия.

Ссыльные деревни появились в этих местах больше ста лет назад, постепенно перероднились и легенды их переплелись, но отношение к монаху было разное, хотя и благожелательное. В одной деревне считали, что он пошел в лес замаливать грехи, в другой — что он святой и вечный человек, а в селе Петра монаха любили как юродивого и почитали за отшельничество. В вопросе возраста все сходились примерно на одной цифре — получалось далеко за сто лет. Когда здесь обосновались первые староверы, младший брат первого церковного старосты то ли убил жену брата, то ли не спас жизнь его ребенку, но факт тот, что после этого он ушел жить в лес. Петр несколько раз видел его в первые десять лет своей жизни, и он совершенно не менялся. Потом монах пропал.

Петр сначала старался обходить останки монаха, но со временем привык и даже разговаривал с покойным. Иногда спорил.

Выбраться в эту осень с острова было невозможно: дождило, и вода стояла высоко. Петр постился, молился Богу и ждал заморозков. Он подлатал старые берестяные туески, набирал в них клюкву и припозднившуюся чернику. Кресало у него было с собой, прибиваемых к берегу сухих стволов и запасов старого торфа хватало, замерзнуть он не мог.

Молитвослов и Евангелие Петр нашел на десятый день. Из любопытства полез на свой страх и риск к восьмигранному куполу наверху часовни и увидел лавку с заколоченным низом. Отодрав грубые доски, нашел две книги. Рукописные, очень тяжелые. В деревню смог принести только одну — Молитвослов. Вторая осталась там.

Питался Петр только грибами, ягодами да изредка залетавшими в силки птицами. Соли на островке не было. Только через месяц, подрезая ножом отросшие волосы, он заметил, как они потемнели. В бороде седины тоже убавилось, но Петр не обращал внимания. Он думал об одном: как бы выбраться домой, к привычному укладу жизни, к жене.

В деревне к нему, помолодевшему, привыкли быстро. Все сочли, что Господь решил продлить его жизнь за праведное поведение.

Но как раз поведение-то его изменилось. Ефросинья на посиделках с подружками жаловалась, что Петр слишком уж полюбил «резвиться» и не пристает с «баловством» разве что в пост.

Петр, воспитанный в строгости, на других женщин не смотрел, но от жены требовал теперь исполнения супружеского долга ежевечерне, когда позволял религиозный устав. Детей ему что с первой, что со второй женой Бог не дал, а у Ефросиньи двое от первого мужа родились, но померли в младенчестве.

Через девять месяцев после выхода мужа из вынужденного затворничества на острове Ефросинья — было ей лет сорок пять — родила девочку. Роды прошли легко, а вот молока не хватало, и женщине помогали всей деревней.

Рожавшая пожилая женщина в те времена была не редкость, но обычно ребенок был по счету десятый или того больше, а чтобы первенец… Девочку Ефросиньи назвали Радой, по аналогии с «нечаянной радостью». Дом и хозяйство у Петра были крепкими, Рада стала любимицей, а через год появилась еще девочка. Община решила, что Бог снял с Петра какой-то грех.