Книга Исповедь куртизанки. История любви короля Луи XV - Джон Окас

Он зевнул и пожал плечами:

– Как-то вылетело из головы.

Его бессердечие ужаснуло меня. Вопиющее беззаконие: один гражданин из ревности может сделать с другим все, что ему заблагорассудится. Мы повздорили, но мне удалось заставить Луи выплачивать этой женщине содержание. Правда, сумма, с которой он согласился расстаться, была довольно жалкой, и мне пришлось добавить из своего кармана.

Меня мучило чувство вины за то, как я обошлась с чувствами Адольфа, и я устроила его брак с красивой девушкой знатного происхождения по имени Элен де Турнон. Я устроила им пышную свадьбу, подарила невесте платье и обеспечила приданое. Кроме того, в качестве свадебного подарка я выделила Адольфу щедрое месячное содержание.

Великодушие – несомненная добродетель. Господу решать, грешила ли я, творя добрые дела. Среди просителей оказался мой бывший клиент месье де ла Бретон. Теперь, когда мне не приходилось позволять ему слюнявить мои туфли, он казался значительно более приятным. Он написал памфлет под названием «Pornographe», который хотел отпечатать и распространять в Париже. В нем был изложен план создания государственных домов терпимости. Полиция должна курировать их, а не подвергать гонениям. Де ла Бретон предлагал обеспечить полную защиту представительниц древнейшей профессии и предоставить им льготы, такие как медицинское страхование и оплачиваемый отпуск. Идея была радикальной, но мне нравились любые нововведения, способные облегчить жизнь работающих в таких заведениях девушек. Я сделала щедрое анонимное пожертвование, чтобы Бретон смог донести до широкой общественности предложение, которое показалось мне гуманным.

Я узнала, что в маленьком городке в Бургундии молодую незамужнюю девушку приговорили к смерти за то, что она якобы выпила настойку из коры, цветков и корней, чтобы вызвать выкидыш. Но тут, думала я, на ее счастье, появилась я. Вопреки религии я считала, что женщина имеет право сама решать, сохранить беременность или избавиться от нее. Я проследила, чтобы девушку оправдали и выпустили на свободу, отправила ей письмо и деньги.

В другом маленьком городке двух женщин, живущих в одном доме, обвинили в противоестественных сношениях и приговорили к смерти. Церковь считала подобные отношения злом, но мне они казались совершенно естественными. Я полагала, что род человеческий наделен природным разумом. Женщины, которые предпочитали женщин, и мужчины, которым нравились мужчины, были естественной формой контроля над рождаемостью. Я вмешалась и заставила освободить женщин.

В августе я узнала, что заболела мадам де Лагард, старая вдова, у которой я работала компаньонкой и которая выгнала меня, поверив лжи своего сына. Я отправилась ее навестить. Она очень удивилась, увидев меня. Учитывая мое положение, уже сам визит в ее дом был достойной местью, но я позаботилась, чтобы ситуация стала еще более неловкой, общаясь с ней так же просто и непринужденно, как раньше. Я расспрашивала ее о здоровье, о домашних, вспоминала прошлое и пообещала, что помогу ей решить любые финансовые проблемы, если таковые возникнут. И эта притворная доброта была для нее хуже пощечины.

Когда я осенью 1771 года вернулась в Версаль, при дворе уже смирились с моим существованием. Я наслаждалась своим превосходством в обществе мадам де Мирапуа и ее подруг. Мадам де Грамон придумала слово «супессы», к которым относила мадам Фларакур, мадам Льопиталь, мадам Монморанси и других придворных дам, с которыми я обедала. За вином, супом, салатом мы уверяли друг друга в искренней симпатии, выведывали подробности чужих романов, перемывали косточки врагам и друзьям, которых не было с нами за столом. Я понимала, что эти женщины лживы до мозга костей, что им неважно, что представляем собой мы с Луи как личности, а залог нашей привлекательности – роли, которые мы играем, и место, где мы живем. Версаль был самым настоящим клубком змей. Если бы у любой из них был шанс занять мое место, она бы, не задумываясь, укусила меня в спину. А потому все их заверения в преданности не стоили ломаного гроша. Но я улыбалась и отвечала такими же обещаниями дружбы.

Мне нравилось думать, что я, Жанна Бекю, дочь швеи из Вокуле, сижу здесь, в Версале, и обедаю с принцессами, герцогинями, графинями и прочей знатью, и моим супессам приходится из кожи вон лезть, чтобы снискать мое расположение, ведь я – официальная фаворитка короля, единственная возможность войти в круг его величества.

По натуре я была ленива, алчна и распутна, но грех лицемерия мне только предстояло освоить. Каждый день я слышала признания в любви и в ответ говорила о любви к тем, кого презирала. Я уже не могла отличить истину от лжи. По доброте характера я действительно любила некоторых людей, которым об этом говорила. Но нежелание знать правду о себе не позволяло мне иметь честных друзей.

Луи не был лицемером. Разумеется, он же был королем, а ему это вовсе не обязательно. Поверхностный, сентиментальный и эгоистичный, он искренне верил, что любит весь мир, но на самом деле его интересовал лишь он сам. Мне не нужно было притворяться, чтобы завоевать сердце Луи. Он ценил мужчин за деньги, а женщин – за красоту. Какой бы я ни была – умной или глупой, любезной или грубой, – чтобы сделать короля счастливым, мне достаточно было быть красивой.

24 декабря 1771 года исполнился ровно год с момента падения Шуаселя. В Париже время от времени возникали волнения, люди требовали отменить приказ об его изгнании. Многие демонстранты несли транспаранты, обвиняющие в несчастьях прежнего премьер-министра меня. Появились новые непристойные стишки и песенки:

Трущобная девка

Теперь правит Францией.

Народ голодает —

Ее пес пьет шампанское.

Отдастся за ливр,

Отдастся за су

Придворная шлюха —

Жанна Бекю.

Луи встал на мою защиту и отправил в отставку нескольких чиновников, которые, как было известно, симпатизировали Шуаселю.

Мария Антуанетта была ярой сторонницей Шуаселя. Я слышала, что она пошла по стопам мадам де Грамон и пытается настроить против меня всех, кого только можно. Мадам де Мирапуа сказала, что она распускает слухи о том, что я пригласила в свои апартаменты папского нунция, а когда тот прибыл, принимала его, лежа в ванне.

Должна заметить, что в этой клевете была доля истины, хотя все было вовсе не так вызывающе.

Многие светские дамы, которые вели активную общественную жизнь, в том числе и мадам Виктория, дочь короля и в высшей степени добродетельная молодая особа, принимали посетителей обоего пола, принимая ванну. Все было вовсе не так бесстыдно, как может показаться, потому что белая от ароматизированного молочка вода и шапка пены надежно скрывали тело по самые плечи.

Но пусть в данном случае меня не в чем было упрекнуть, я начала всерьез беспокоиться о том, что станет со мной, когда Луи умрет и на престол взойдет Негодница Мари. Она не даст дофину забыть о прежнем премьер-министре, и Шуасель вернется. Разумеется, со мной она не сможет смириться ни при каких обстоятельствах. Меня, скорее всего, вышлют из страны, а может быть, даже посадят в тюрьму.