Книга Океан Безмолвия - Катя Миллэй

— Ничего такого, что связано с работой на станках и прочими мощными инструментами. Что-нибудь такое, что я могу делать правой рукой.

— Хочешь шлифовать? — предлагаю я. — Работа нудная, но…

— Согласна. Только покажи как.

Я беру лист наждачной бумаги и показываю, как закреплять его на шлифовальной колодке.

— Шкурим наждачной стороной. — Я беру ее руки в свои, чтобы показать, как распределять давление на поверхности деревянного изделия. Ладони у нее до того мягкие, что вкладывать в них наждачный инструмент — по-моему, преступление.

— Как я узнаю, когда хватит? — спрашивает она, приступая к работе.

— У папы на этот счет было одно правило. Он говорил: когда тебе кажется, что хватит, значит, осталось еще столько же.

Она чуть наклоняет набок голову, смотрит на меня как на бестолочь.

— Так как я узнаю, что хватит?

Я улыбаюсь.

— Когда решишь, что хватит, покажи мне. Несколько раз пошкуришь и сама начнешь разбираться.

Она задерживает на мне взгляд на секунду дольше, чем требуется, потом отворачивается и продолжает шкурить. Я знаю, что в ее голове теснятся вопросы. Я увидел их в ее глазах сразу же, как упомянул отца. Как? Когда? Что произошло? Но она ни о чем не спрашивает. Просто шлифует. И я не собираюсь ее останавливать. Терпеть не могу шкурить.

Мы прекращаем работать уже за полночь. Не знаю, как только выдержали ее руки. Она отшкурила все, что я ей дал. Но так и не спросил, чем она была раздражена, когда пришла ко мне сегодня с мороженым.

Глава 24

Настя

В 7.40 я у дома Джоша. Он на подъездной аллее, стоит, прислонившись к своей машине. Увидев меня, отпирает дверцы, подходит с другой стороны, открывает для меня кабину.

— Наконец-то, Солнышко, — говорит он. — Я уж думал ехать без тебя.

— Я же не знала, что ты запланировал турпоход, — отвечаю я, устраиваясь в кабине и захлопывая дверцу.

— Мне нужно успеть в «Хоум депот»[11]до закрытия.

— Ну и нечего было меня ждать. — И правда, чего это он? Я не стала бы плакать из-за того, что мне не удалось попасть с ним в магазин стройматериалов, куда он наведывается каждую неделю.

— И то верно. Но я знал, что рано или поздно ты появишься, а гараж был бы закрыт, и ты бы подумала, что я тебя бросил, и меня совесть бы замучила, а я терпеть не могу чувствовать себя виноватым. Так что проще было подождать.

— Надо ж, как тебе тяжело живется, — сухо комментирую я.

— Только ты одна можешь додуматься сказать мне такое. — Как ни странно, голос у него довольный.

— Силовое поле на меня не действует.

— И что это значит?

Я бросаю на него скептический взгляд. Неужели не сообразил? Он продолжает на меня смотреть, и я наконец пожимаю плечами, испускаю досадливый вздох, дабы он понял: меня раздражает, что я должна это ему объяснять.

— В школе к тебе на пушечный выстрел никто не подходит. Увидев тебя в первый раз, на скамейке во дворе, я подумала, что ты, наверно, окружен неким силовым полем. Я хотела, чтобы и у меня было такое же. Ты можешь прятаться у всех на виду. Это круто.

— Силовое поле, — повторяет он несколько удивленно. — А что, вполне может быть. Раньше это называли мертвой зоной, — добавляет он, но в подробности не вдается. — Ты, должно быть, обладаешь сверхъестественными способностями. — Очевидно, он о том, что я смогла пробить брешь в его силовом поле, но я молчу.

Нет у меня сверхъестественных способностей. Знаю точно, потому что частенько жалею об этом. Вернее, у меня есть просто бешеный потенциал ожесточенности и беспричинного гнева, но, думаю, это не в счет. Я чувствую себя немного обманутой. За последние два года я перечитала кучу книг и пересмотрела кучу фильмов, и в каждой книге, в каждом фильме, если герой или героиня умирают, а потом возвращаются к жизни, после свидания со смертью у них обязательно появляются сверхъестественные способности. Прости, что тебе не удалось выиграть большой приз и обрести вечный покой, но, по крайней мере, с пустыми руками ты не остался! Пусть ты вернулся сломленным, исковерканным, но тебе хотя бы достался грандиозный утешительный приз, как, например, способность читать чужие мысли, общаться с мертвыми или ощущать запах лжи. Что-то очень крутое. А я даже не могу управлять стихиями.

Конечно, если верить книгам, «детка» — излюбленное обращение парней к девчонкам, потому что это — скорый поезд к завязыванию романтических отношений. Минуту назад он был говнюком, но потом назвал тебя «деткой», и дело в шляпе. Ты падаешь в обморок от счастья, забываешь про самоуважение. О-о-о-о-о, он назвал меня деткой. У меня уже мокро в трусах, как же я его лю-ю-ю-юблю. Неужели и в жизни парни называют девчонок «детками»? Не знаю. У меня в этой области опыта мало. Одно могу сказать: если бы меня какой-то парень назвал «деткой», я, наверно, рассмеялась бы ему в рожу. Или придушила бы его.

Джош паркуется на стоянке, ждет, когда я выберусь из машины, и мы вместе входим — он впереди, я следом — через автоматические двери в магазин. Я плетусь за ним по проходам между полками. Здесь он в своей стихии, почти как в своем гараже. Будто некая невидимая нить ведет его именно к тем товарам, которые он ищет. Он двигается на автопилоте, даже не думая, куда идет. В этом магазине он, должно быть, полжизни провел.

— Доски куплю в следующий раз, — говорит он. — Сейчас с ними возиться неохота. К тому же, думаю, за тем, что мне нужно, нам все равно придется ехать на лесной двор. — Слово «нам» оседает в голове.

— Что ты мастеришь? — спрашиваю я, глянув вдоль прохода прежде, чем открыть рот.

— У меня есть заказ от одного учителя. Ну и еще я должен сделать два деревянных кресла-лежака.

— Ты продаешь свои изделия?

— Какие-то просто так отдаю, какие-то продаю. Так я зарабатываю на древесину и инструменты.

— Поэтому и в университет поступать не хочешь?

— Что? — переспрашивает он, ставя в тележку еще две банки лака.

— Я слышала ваш разговор с миссис Лейтон. Ты еще не подавал заявление. Не хочешь поступать?

— Науки — не мое, никогда ими особо не увлекался.

— А родители твои хотели, чтобы ты учился в вузе?

— Не знаю. Так далеко мы не загадывали.

— И чем ты будешь заниматься?

— Наверно, тем же, чем сейчас. Только в бо́льших объемах.

Я его понимаю. Раньше сама так думала, но он имеет возможность заниматься любимым делом.

— Ты можешь себе это позволить? — спрашиваю я. Мы стоим перед ящичками с гвоздями, шурупами, винтиками, болтами всех вообразимых и невообразимых размеров, и он, не глядя, выдвигает их один за другим.