Книга Королевская охота - Инна Брюсова

Миновав громадную елку, мерцающую лапшевидным дождиком («Смотри, как они рано! До Нового года еще почти три недели!» — замечает Галка), они пошли по длинному коридору, рассматривая большие фотографии актеров на стенах. Выразительные лица, сверкающие взоры, тяжелый грим, пестрые театральные наряды.

— Может, их давно уже здесь нет! — говорит Галка и вдруг останавливается: — Вот она!

— Откуда ты знаешь? — изумляется Екатерина.

— Чувствую! Посмотри на нее! Интриганка, стерва, видишь, как прищурилась! И улыбка хищная! Такой подлянку кинуть — одно удовольствие. Или даже убить!

Некоторое время они рассматривают сильно накрашенное лицо «интриганки».

— Мачеха из «Золушки»! Ей по роли полагается быть стервой. А в жизни, может, милейшая женщина и мать семейства. И вовсе это не она. Здесь ей лет тридцать, а сейчас — все пятьдесят, наверное. Да и не похожа совсем! Пошли отсюда! Нет ее здесь!

Поблагодарив любезную билетершу, Екатерина и Галка выходят из театра. Они чувствуют себя обескураженными, так как в глубине души надеялись на немедленную удачу, заветное «вдруг».

— Знаешь, — говорит Екатерина, — я думаю, нужно отдать Принцессу Диану следователю. Я не представляю себе, как ее искать. Даже если мы обойдем все театры, это не значит, что мы ее найдем! Даже если мы придем в ее театр, это не значит, что мы ее встретим! Мы не можем полагаться на удачу… А у следователя возможностей больше! Он может прийти и в отдел кадров, и в горотдел культуры, и личные дела может затребовать…

— Так что, Русскую драму отставляем?

— Не знаю даже!

— Но это же совсем рядом, — не смиряется Галка, — пошли! Хоть воздухом свежим подышим, а то я совсем на улице не бываю! А кроме того, начатое нужно доводить до конца! Хотя бы еще один! Ну?

— Ладно, пошли!

Театр Русской драмы — массивное здание из розового гранита в индустриально-сельскохозяйственном стиле, украшенное пышными гирляндами из роз и винограда, снопами и отбойными молотками — приветствует их громадными щитами с фотографиями из нового спектакля.

— «Священные чудовища», — читает Галка, — Ж. Кокто. Ты видела? Это о чем?

— Не видела, — отвечает Екатерина, — читала рецензию на спектакль, о нем много пишут, и хвалят, и ругают. Ругают больше.

Они рассматривают фотографии.

— Смотри, — говорит Галка, — здесь Новикова! Совсем не меняется!

Екатерина смотрит на знаменитую Новикову — по-девичьи хрупкая фигурка, ямочки на щеках, нежный рот… Сколько же ей сейчас? Первый раз Екатерина увидела ее в английской пьесе в роли молоденькой девчушки. На первом курсе. Лет двенадцать назад. Уже тогда ей было за сорок… Быстрая, стремительная! Екатерина запомнила ее очаровательный жест — выпячивая нижнюю губку, издавая коротенькое «пф-ф», актриса сдувала челку, падающую на глаза, от чего та взлетала фонтанчиком. Они ходили на спектакль всей группой — четырнадцать девочек и один мальчик, Зорик, Зореслав Вахранеев, очень мало отличающийся от девочки, разве что физиологически, с удовольствием и знанием дела обсуждавший фасоны платьев, косметику и диеты. «Зорик сказал!» — было приговором в последней инстанции. «Зорик сказал, что итальянская мода давно вышла на передовые позиции, а французская уступает ей во всем!», «Зорик сказал, что брюки, даже белые, все равно стройнят!», «Зорик принес новую диету, говорит, из американского журнала!» Зорик — то, Зорик — се! Зорик с достоинством руководил своим маленьким девичьим коллективом все пять лет их учебы в институте. Потом, к разочарованию своих подопечных, женился на самой незаметной и самой неинтересной девочке с параллельного курса, и они, создав семью молодых специалистов, укатили куда-то в глубинку преподавать язык в маленьком заштатном городишке.

И вот — снова Новикова! На двенадцать лет старше. Так, сколько же ей сейчас? Любимый женский вопрос. Какая разница?

— Катюша, давай пойдем! — У Галки загорелись глаза. — Говорят, она уезжала за границу. Значит, неправда! А может, уезжала и вернулась? Пошли, пока она снова не уехала!

— А билеты? — вернула ее на землю Екатерина.

— Идем, спросим!

Случай был на их стороне. Билеты ждали их в кассе.

— Повезло! — сказала кассирша. — Их вернули буквально минут пятнадцать назад, прекрасные места!

— Неудивительно! — пробормотала Галка, услышав цену. — Я бы их тоже вернула за такие деньги.

— А что мы будем делать целых четыре часа до начала? — спросила Екатерина.

— Мне Ритку встречать надо! — спохватилась Галка. — Пошли вместе? И пообедаем у меня, а?

— Нет, я, пожалуй, на работу! Там уже решили, что я их бросила!

И они разбежались до вечера.

* * *

Театр начинается не с вешалки, как принято считать, а со своего особенного запаха — запаха старых декораций, ткани, лаков, масляных красок, дерева, мебели, мастики для пола. И только после этого наступает черед вешалки, Зрителей было много. Людей в основном среднего возраста, просто одетых. Но то там, то здесь мелькала обнаженная спина и сверкали украшения. Плавное, неторопливое течение толпы, приглушенный говор, при встрече знакомых — легкий деликатный возглас. В руках программки и маленькие изящные бинокли. «Как же я соскучилась по всему этому!» — подумала Екатерина.

Их места были в третьем ряду, прямо посередине. Они уселись на мягкие, обтянутые бордовым сукном кресла и, радостно возбужденные, стали впитывать в себя окружающее — тяжелый, с золотой бахромой, занавес, неяркое сияние хрустальной люстры, золото лепных украшений на балконах — лавровые венки и колосья, — нестройные звуки настраиваемых инструментов, доносившиеся из оркестровой ямы, шелест программок, негромкие голоса, шорох платьев.

Мягко и неторопливо уплыл вверх занавес. Померк свет люстры. На сцене — гримерная Великой Актрисы. Мужеподобная камеристка Великой Актрисы, толстая и неповоротливая, убирает в шкаф одежду. Стремительно входит Великая Актриса. На ней длинное развевающееся платье. Зал приветствует ее аплодисментами. Несколько человек в первом ряду поднимаются. За ними начинают вставать остальные. Великая Актриса прижимает руки к груди и кланяется. Потом, улыбаясь, стоит и ждет, когда наступит тишина. И когда наступает тишина, спектакль продолжается. Великая Актриса делает несколько шагов вперед, останавливается в центре сцены, забрасывает свои прекрасные руки за голову и мелодично восклицает:

— Как я устала! Боже мой, как я устала! Домой! Домой! Я была отвратительна сегодня! Просто отвратительна! Молчи! Я знаю! — жестом она останавливает толстуху, пытающуюся что-то сказать.

— Но, мадам, — говорит камеристка настойчивым басом, не обращая ни малейшего внимания ни на жест, ни на жалобы хозяйки, — вас там девушка дожидается!

— Какая девушка? Ты же знаешь, я никого не хочу видеть после спектакля! — Великая Актриса, сверкнув кольцами, прикрывает узкой ладонью глаза. — Пусть приходит завтра! Завтра!