Книга Великая страна - Леонид Костюков

Впрочем, можно было и не спрашивать. Конечно же, муж Валентины, изможденный нищетой и отсутствием перспектив, в отчаянии нырнул в омут коммерции и мгновенно пошел ко дну. И если не достать сегодня же сумму… может быть, кому-то и небольшую…

— Это все, что у меня есть, — сказала Мэгги растерянно.

— Мне не к кому больше идти, Давид Иосифович, — сказала Валентина, ошеломленная тем, что Давид не отказал мгновенно. — Мы отдадим… потом. Я… если хотите… — она начала расстегивать блузку; Мэгги поначалу подумала, что несчастной женщине просто стало душно, но потом поняла ее намерение и воспрепятствовала с необычайной жесткостью.

— Что же это вы, Валентина, — сказала Мэгги сухо и неодобрительно, — надо же как-то все же… Гордость, что ли…

— Когда дети, — захлебываясь рыданиями, сказала Валентина, — тогда гордость…

Она, не договорив, уронила голову на край стола. Мэгги принесла денег. Валентина попыталась поцеловать ей руку — Мэгги вместо этого поцеловала ее в голову.

— Тебя проводить?

Валентина, мотая головой, убегала.

— Погоди! Возьми вот еще на такси, а то ты в таком состоянии… ограбят тебя.

Валентина взяла сто рублей на такси.

— Заходи. Заходи ради Бога просто так. Расскажешь, как обошлось.

Хлопнула дверь.

Мэгги вернулась к окну. Зачем-то открыла красивый бумажник — оттуда ей улыбнулась черная пустота. Ничего, снова накоплю.

— Как накопишь, — немного глумливо ответили ей небеса, — так и раздашь.

Мэгги прислонилась лбом к стеклу.

Только что прошел дождь. Ранняя зелень то там, то сям вспыхивала на черноте ветвей. Чужие дети в излишне теплых разноцветных курточках возились на площадке с непременной металлической черепахой, горкой и турником. Упадут… изгваздаются…

Так и жить дальше — в чужом теле, в непонятной стране, не родив ребенка… Может, взять из детского дома…

Она, поцарапав руку о собственную щетину, открыла форточку.

Свежий-свежий воздух ворвался в комнату.

Глава 61. Вместо эпилога

Дорогая Эрнестина!

Тут у нас снова дождь и нет другого дела, как писать длинные письма.

Я часто думаю о Вас, а два раза видела во сне Вашу веранду. Боюсь, что не вспомню название того вьющегося растения, — впрочем, это, наверное, неважно.

Мне приснилось, что Вашу грядку с маисом разорили опоссумы. Несмотря на отдельные детали, это был совершенно русский сон.

Кланяйтесь Слейтону и Барбаре. Чтобы не забыть — у Слейтона на рюкзаке расходится шов. Заштопайте его или скажите Барбаре заштопать, а то будет дырка, и что вывалится в нее, того уже не найти.

…

Дорогой д-р Джерри Скайлз!

Мне кажется, что помимо практической хирургии и руководящей работы Вам следует вернуться к театру, пусть любительскому. Уверена, что Вы осилите «Отелло», если возьметесь за главную роль, а Перкинсу доверите сыграть Яго.

Представьте себе шекспировских героев в стилистике Чехова и Станиславского. Это где-то там, за сценой, они короли, принцы, мавры. А тут они снимают парадные костюмы и остаются в домашних халатах. И на них наваливаются проблемы человека как такового. Отелло, в частности, так увлекается мыслью о неверности Дездемоны, мыслью, кстати, поверхностной и ложной, потому что не знает, что делать с ее любовью и верностью, что делать с обычным благополучным ходом жизни. В ясную погоду видно до горизонта, а что там, за ним, нам неведомо. И мы придумываем себе тучки, чтобы с тем или иным успехом их разгонять.

Это звучит сумбурно, но я уверена, что Вы понимаете меня.

…

Горли!

Где теперь достанешь настоящий табак?

Конечно, в Москве!

Приезжай сюда, я сдам тебе целую комнату, если ты обещаешь ко мне не приставать. Впрочем, я теперь довольно паршиво выгляжу, и приставать ко мне можно разве что сослепу.

Тут настоящий рай для журналиста. Тебе не придется искать проблему, как свинье трюфель. В России нет дефицита проблем — это я тебе гарантирую.

Приезжай, мне скучно без тебя. Правда, странно? — ты ведь у нас довольно туповат и занудлив. Если хочешь с этим поспорить, приезжай.

…

Маркус!

Пришла пора сеять редиску. Громов и Хабибулин бредут на огород с лопатами за плечами, как два могильщика в «Гамлете». Я бы объяснила тебе, чем совковая лопата отличается от штыковой, да боюсь, твой шаловливый компьютер съедет по этим двум словам на историю СССР, да там и зависнет.

Каждому полоть свой огород. Желаю тебе сделать Нью-Йорк чуть-чуть чище, хотя до Эдема ему далеко. Вспоминай меня хоть иногда. Ты настоящий друг. Знаешь, по зрелому размышлению я пошла бы с тобой в разведку. Вот только что разведывать нам с тобой в этом прибранном мире?..

Фрэнк!

Не воруй, пожалуйста. Я не могу объяснить тебе, почему не следует воровать. Просто в память обо мне, если я тебе действительно нравилась. Я на долгом задании и не знаю, вернусь к тебе или нет, но когда-нибудь, где-нибудь мы непременно встретимся, и там будет важно, прекратил ли ты воровать, а если все-таки не прекратил, то сколько воровал, по острой ли нужде и куда тратил деньги. Как бы тебе объяснить… есть что-то вроде службы надзора с совершенными технологиями слежения, и ее никому не удается ни подкупить, ни обмануть.

…

Гэри!

Жена любит тебя. Дети любят тебя. Мы с Лизой и Маркусом тоже любим тебя. Знаешь, ты храбрее нас, потому что на каждую напасть прешь прямо лоб в лоб. Ты похож на Дон-Кихота, путешествующего по мрачным закоулкам собственного мозга с копьем наперевес. Только не опускай копья, не становись таким, как все. И пусть всегда будет пицца в твоем холодильнике.

…

Лиза, дорогая моя подружка!

Представляешь — я выбираюсь из дома, тут лежит черноватый снег, из-под него торчит прошлогодняя практически бесцветная трава, я думаю: «вот снег, вот трава», — и вдруг чувствую, что я — это ты, не в лучшем виде, с мутными глазенками, топаю себе к таким же бестолковым друзьям.

Я не встречала еще человека дружелюбнее и чище тебя, дорогая Лиза. И твоя уверенность в незначительности смерти — знаешь, иногда, долгими вечерами, когда я лежу в своей одинокой постели, она представляется мне не то что достоверной, а просто решенной до конца, уже сложившейся из этой постной темноты вокруг. Знаешь, это, наверное, и есть залог бессмертия. Да ты-то знаешь…

Я ведь старая дева, да такой, как видно, и останусь. Тут мы непохожи с тобой, но ты понимаешь и я понимаю, как неуютно бывает человеку.