Книга Любовь Стратегического Назначения - Олег Гладов

Я трогаю подбородок. Хм… Действительно, что-то забегался совсем. Щетина. Трёхдневная.

— А что? Нельзя? — спрашиваю я.

— Нельзя. Мне нравится, когда мужчина гладко выбрит, она опять слегка склонила голову.

«Интересно, — подумал я, — а ты сама-то ноги бреешь?» Ибо ноги её — особая история. Ровные, гладкие — не у каждой такие найдутся. За пару дней на пляжах я видел разные. Как у неё — нет.

— Чем тебе мешает щетина? — спросил я.

— Когда целуешься, раздражает кожу.

Спокойно ответила. Спокойно смотрит. Я даже отвлёкся от мысли, что то, как оттопыривается полоска ткани на её груди, мне нравится. Почувствовал себя слегка неловко:

— Как это понимать?

— Как хочешь.

А ей, видно, всё нипочём. Или игра у неё такая? В спокойствие.

Я внимательно смотрю ей в глаза. Или в гляделки? В гляделки я уже с одной играл. Выиграл. А она со мной играла в спокойствие… Проиграла… (Стоп. Лучше об этом сейчас не думать).

Яркие, припухшие губы.

И они тоже мне нравятся.

— Ты куришь? — спрашивает вдруг Ксения.

— Нет, — отвечаю я.

— А я курю, — говорит.

— Поздравляю.

— Но у меня нет сигарет, — невозмутимо продолжает она.

— И что? — ничего не понимаю.

— Пойди попроси вон у того мужчины пару сигарет, она лёгким движением головы кивает в сторону здоровенного дядьки в шортах: он как раз прикуривает от блестящей бензиновой зажигалки.

— Не хочу.

— Алексей, — она выпрямила спину, — дама хочет курить.

— Ладно.

Я подхожу к дядьке, который уже успел удалиться, и прошу пару сигарет. Он не жадничает. Возвращаюсь с уловом обратно, протягиваю ей.

— Вот.

Она смотрит снизу вверх и не делает ни одного движения.

— В моём возрасте курить в общественных местах не принято. Не хочу шокировать публику.

— И что я должен делать.

— Подать даме руку.

Я протягиваю ей руку. Она легко вскакивает со скамейки, взметнув хвостом, поворачивается ко мне спиной и делает шаг в сторону тенистого сквера:

— Пошли.

Зажав в кулак сигареты, следую за ней. Идёт мягко, не виляя бёдрами, как это делает большинство девушек на набережной. На аккуратных ягодицах — две полоски: отпечатались следы от досок скамейки, на которой она сидела. Хороша. Очень понимаю тебя, Сид.

Отходим метров на двадцать в сторону. Скрываемся за кустом. Останавливаемся. Она молча протягивает руку. Даю ей сигарету. Вспомнив, вдруг говорю:

— А как же огонь?

Она слегка улыбается. Разжимает кулачок. В нём малюсенькая зажигалка:

— Всё под контролем, мой Принц.

— Принц?

Она прикуривает и выпускает клуб дыма. Держит сигарету между двумя пальцами правой руки. Смотрит. Молчит. Я тоже молчу. Я могу долго молчать. Она прикуривает вторую сигарету от первой. В тишине приканчивает и эту.

Легко берёт меня за руку. Так — с её прохладной ладошкой в своей — возвращаемся к набережной. Проходим мимо лавочки, на которой уже сидит какое-то семейство.

Она смотрит себе под ноги. Я чувствую себя… неловко? или глупо?.. Нет. Всё-таки неловко.

— Почему ты не приглашаешь меня никуда вечером?

Вот сейчас точно — глупо. Куда? Зачем? Вслух:

— Вечером?

— Мне тут скучно. Я никого не знаю.

— У меня такая же ситуация, — говорю я. А думаю: «Но мне вовсе не скучно».

— Вот видишь. Теперь мы знаем друг друга. Ты единственный знакомый мне мужчина, — говорит она. Потом уточняет:

— Здесь. А я — единственная знакомая тебе дама. Почему бы нам вечером не сходить куда-нибудь вместе?

Действительно. Почему нет?

— Тем более мама меня одну не отпускает. А ты ей понравился. С тобой она отпустит…

Ах вот оно что. Мама не отпускает.

— Со мной отпустит?

— Думаю, да.

Она слегка сжимает мою руку и смотрит в глаза:

— Проводишь меня сейчас домой?

Я пожимаю плечами:

— А я что, по-твоему, делаю?

* * *

Вера Петровна действительно обрадовалась, увидев меня. Захлопотала. Познакомила со своей сестрой, кучей племянников, имён которых я не запомнил. Стала накрывать на стол, за которым уже сидел мальчик Лёша, которому четыре года и сосредоточенно ел варенье, черпая его большой ложкой из трёхлитровки. Он помахал своим черпаком — по-другому и не назовёшь — в знак приветствия. Я потрепал его по голове:

— Как дела?

— Нормально! — ответил он, запрокинув голову, чтобы посмотреть мне в глаза; нос и подбородок у парня тщательно измазаны вареньем. Такое ощущение, что он именно для этих целей использует продукт.

Спустя полчаса сидим за столом. Пьем чай. Вера Петровна кивает на сына:

— Весь в отца. Тот тоже варенье банками лопает.

— А где ваш папа? — спрашиваю я.

Вера Петровна слегка киснет лицом:

— В больнице лежит. Так хотел с нами поехать на море… Да вот незадача. В аварию попал. Ну ничего, сейчас у него дела вроде как на поправку пошли.

Поговорили о здоровье. О хорошей погоде. О том, где я поселился. Удачно? Ну вот видишь — молодец какой…

— Мама, — вдруг сказала Ксения, — можно я с Алексеем пойду вечером на дискотеку.

Вера Петровна глянула на меня.

— С Алексеем? А ты книги, которые на лето задали, прочла?

— Мама!

Вера Петровна рассмеялась:

— Да шучу я, шучу… Можно, конечно… Но не позже одиннадцати — домой.

— Двенадцати, — сказала Ксения.

— Ну хорошо, хорошо… — она подняла руки, сдаваясь. — Не позже двенадцати.

* * *

Я зашёл за ней незадолго до того, как окончательно стемнело. Она сама попросила меня об этом.

Выпорхнула из калитки — простое платье по фигуре, босоножки — и сразу, будто всю жизнь это делала, взяла меня под руку:

— Пошли?

— Пошли…

Мне нравятся её прикосновения. И запах, исходящий от её волос. Хороший запах. Хороший, тихий вечер. Хорошая девчонка. Спрашиваю:

— Куда пойдём?

— Куда хочешь.

— Так я не знаю, какая тут дискотека получше.

— Да не нужна мне никакая дискотека, — спокойно, как всегда, говорит она.