Книга Прощай, Атлантида! - Владимир Шибаев

Женщина улыбнулась. Элоиза взяла женщину за локти и посадила в комнате на стул. Потом, не решаясь поискать в темной комнате тапки, положила ей под ноги рваный бюстгальтер и начала аккуратно складывать в шкафчик вещи. Под конец она положила прямо перед глазами женщины паспорт в кепку и сообщила:

– Вот. Вот паспорт. Кладу обратно. В кепку. И туда же, на самое дно. В сохранности. Вот.

Она, правда, не сообщила в отдельности женщине, что, производя манипуляции, как ловкий фокусник, с кепкой, заглянула на странички штампов. Ей страшно хотелось подглядеть дату рождения чудного человека Июлия, и она увидела ее. Это было завтра. Еще удивительней оказался на секунду мелькнувший перед Элоизиным взглядом штамп перемены фамилии. У странной матери барабанщика кое-когда была другая, звучная и решительная фамилия. Не такая, вроде Беляр. Крайне озадаченная, девушка оставила себе старую наволочку, развела воду и ожесточенно принялась за работу. Потом совсем упрела в толстой длинной юбке, скромно сказала "извиняйте", стянула ее, аккуратно расположив на спинке стула, и, подоткнув комбинацию, с бешенством опять набросилась на грязный паркет.

– А у Вас сын очень хороший, – в какую-то минуту не выдержала и поднялась отдохнуть. – Очень.

– Кто знает? – спросила женщина. – Разве так просто?

– Да, – подтвердила девица. – Очень. Я знаю. Другая скажет – увалень неловкий, застенчивый чудак. Ни толку, ни проку по жизни скакать. А я скажу – дуры. Человек нежный просто. Мы зверей-то уж повидали. Парень, если гантелями займется, у него все в силу уйдет. Вся излишняя мягкость. Будет настоящий силач и… кому опора. Мы уж знаем…ак эти бугаи… на все им плевать. Он и умный у вас – и учится студентом, и людей любит. Потому что хочет, чтобы по всей стране цвели белые яблоки, и под ними ползали звонкие дети и шмели. А мы уже насмотрелись, кто только под себя рвет. Девки любят иногда – когда их парень под себя и под нее все рвет, а потом ревут и коленки кусают – когда эти рвачи и их изорвут и кинут. Простая наука.

– Без труда и без науки… – сказала женщина.

– Смогут выжить только суки… – неожиданно добавила Элоиза и поперхнулась, поняв, что сморозила не то.

Женщина нервно расхохоталась, крепче запахивая на груди черную шаль, водруженную вновь на ее плечи Элоизой. И девушка уже больше не решалась вести беседы, пока пол не заблистал чистотой, окна не были тщательно терты и отмыты, и на паркете не заиграл румянец раззадорившегося дня.

– Ну вот, – разогнулась наконец Элоиза и смахнула тылом ладони липкие волосы со лба. – Вот вам и ваза хрусталя прям, а не пол, – добавила она, вспомнив стих.

Тогда женщина в волнении поднялась со стула, подошла к девушке, схватила ее за руку и подвела к комоду. Из нижнего шкафчика она вытянула фотографию и сунула в руки Элоизе. На фотографии на крышке комода сидел крохотный карапуз, похоже карапуз Июлий, рядом блистала гранями длинная хрустальная ростом с малыша ваза, а в ней топорщились мелкие и наверное цветные астры.

– Разбита жизнь, покинут разум мой,

Но, девушка, верни меня домой.

– А где эта ваза? – чтобы что-нибудь сказать, протянула Элоиза.

Женщина погладила трясущимися руками вышитую салфетку на комодике, белый цвет разлился по ее лицу, и она, сложив руки, рухнула в обмороке на пол.

Ровно два часа понадобилось Элоизе, чтобы все привести в порядок – уложить мать Юлия на узенькую коечку в ее комнате, забитой книжками и непонятной рухлядью, привести ее полностью в чувство, напоив чаем и вареньем, и даже покормив бутербродами с сыром, приготовить из найденных продуктов суп с фрикадельками и тогда уже распрощаться:

– А у Вашего Июлия завтра день рождения! Я его поздравлю.

– И у Вашего, – произнесла мать, с надеждой глядя на работящее созданье.

Но на улице Элоиза остановилась в полной нерешительности. До каких-то денег, до обещанной небольшой зарплаты оставалась еще неделя, кое-какие продукты лежали в партийной кухоньке в холодильнике, но денег было всего триста рублей.

Через два квартала она зашла уже в третий по дороге магазин и тут остановилась, как вкопанная в глину и готовая к обжигу. На полке перед ней сияла хрустальная ваза. Собственно, там стояло много всякой всячины – битые китайские божки, ободранные доски для нард, старые вентиляторы и поверх всячины пучила глаза покусанная молью черная лисица. Это был, похоже, комиссионный какой-то магазин. Ваза, может быть, и не точно сходилась с той, фотографической, но по виду, по наглой стати, по разлету и разгулу цветастого стекла и богатому спокойствию очень могла сойти и за увиденную на снимке.

– Сколько? – спросила Элоиза чуть хрипло у продавщицы.

– Дорого, – отвернулась та.

– А сколько бы Вы дали? – вдруг раздался сбоку сипловатый голосок.

Лысый человек с рыбьими глазами уставился на Лизку.

– Пятьсот, – соврала Элоиза, думая двести донести потом, под честное слово.

– Она стоит одну тысячу, – тихо подчеркнул человечек.

– Да вы чего, Вениамин Аркадьич! – взвилась продавщица.

– Молчать, – коротко сказал человечек.

– У меня нету, – поникла Элоиза.

– Ты мне, я тебе, – тихо сказал человечек.

Лиза вдруг поняла, какая это дорогая вещь, и еще испугалась, потому что слету поняла и другое.

– Да вы чего?

– Просто, – спокойно сказал человечек. – Как люди всегда помогают друг другу. Чепуха. Ты мне, я тебе.

Элоиза разозлилась.

– Ну ты что, совсем что-ли с привязи сорвался, – как бы спросила, опять испугавшись.

И, вправду, ведь совсем недавно еще деньги появлялись у нее в потной ладошке, а распаренные клиенты, получив помощь, уходили улыбаться своим женам, не оборачиваясь. Чепуха. Без любви – это чепуха.

– Да нет, – смиренно сообщил Вениамин Аркадьич. – Я же ничего не заставляю. Жена просто давно болеет. Давно и тяжело уже.

– Да ты вообще, кочерыжка, что хочешь-то? – воскликнула Лиза, схватив внутри себя зубами. – Что думаешь-то про себя?

– Пойдем. Я тебе еще одну вазу в подсобке на выбор покажу, та лучше и вообще даром, – поник головой пожилой человечек.

– Ну и дурак же ты, – тихо сказала Элоиза и посмотрела на вазу.

И вот теперь, днем позже, она с шатким беспокойством думала о пакете, приткнутом в кухонный уголок у зеленого дивана и вполуха слушала веселую болтовню празднующих.

– Кто бы мог подумать, – витийствовал, посмеиваясь, размягший руководитель "сине-зеленых", – что так наполучаем по хребтине этим разумным лозунгом. Казалось бы, приходишь к людям с простыми и ясными словами – посадимте сады, обогреемте жилища и рассредоточим бетонные коптильни новостроек, уплотнив их детскими площадками веселых игр и тенистыми скамейками пожилого времяпрепровождения. Ан нет, лупят по позвонкам.