Книга Американец - Лесли Уоллер

— Ну ладно, хватит о молодых.

— Но сегодня ты на самом деле очень молодой.

— Тогда по сравнению со мной ты просто младенец. Тебе сейчас не дашь даже восемнадцати!

— Значит, я почти как твоя дочь. Как ты тогда говорил? Выглядишь от пятнадцати до тридцати? — Она взяла его руку. — Здо́рово. Но учти, женщинам никогда нельзя доверять, особенно когда речь заходит об их возрасте.

— Только возрасте? А в других вещах?..

— Они уже наверняка подают десерт, — с ласковой улыбкой перебила она его, потянув за собой. — Пойдем вниз. О рыбах договорим потом.

Они вернулись во внутренний салон, со сплошными окнами вместо стен, как раз когда фотограф снимал посетителей. Естественно, если те того хотели. На память. А на их столике уже стояла открытая бутылка белого сухого вина — видно, официант, почувствовав богатых клиентов, расстарался! Палмер, жестом попросив его наполнить бокалы, молча чокнулся, как бы предлагая тост за ее здоровье.

— Мы разворачиваемся, — бросив взгляд в окно, заметил он.

— Да, разворачиваемся. Но у нас все равно есть как минимум еще час. Целый час да еще с хвостиком! За те деньги, которые мы им платим, эти прогулочные катера полностью обеспечивают все виды услуг.

— Что ж, приятно видеть твою рачительность. Умеешь считать деньги и, наверное, тратить их с толком.

— Тратить их с толком? Да, приходится. Единственный из всех, кого я знаю, и кому не надо этого делать, это ты.

Палмер, согласно кивнул.

— Скажи, а тебе не хотелось бы, чтобы я купил тебе особняк на Сен-Луисе?

Зрачки ее глаз резко расширились. Затем, когда через несколько коротких мгновений удивление прошло, Элеонора широко ухмыльнулась.

— Всего один? А почему не два? Или даже больше? — Она тоже подняла свой бокал с охлажденным вином. — Ну, тогда давай за тебя! Да, любить банкира, оказывается, очень забавно.

Чокаясь с ней, он искренне засмеялся.

— Знаешь, для банкира это еще забавнее, уверяю тебя.

Она придвинулась поближе к нему, наклонилась, слегка куснула за мочку уха.

— Вуди, это правда, что ты не любил ни одну женщину так, как меня? На самом деле?

— Да, на самом деле.

— Как мило… Тогда скажи мне, пожалуйста: любишь ли ты меня настолько сильно, что, если я прикажу тебе, ты не побоишься обнять меня, затем встать на колени и осыпать всю страстными поцелуями? Сверху донизу и прямо здесь, вот за этим самым столом.

— Peut-être.[30]

— А затем сорвать с меня одежду и заняться любовью? Прямо здесь!

— Immédiatement.[31]

— На виду у всех этих зевак?

— Mais certainement.[32]

— Что ж, тогда давай, — прошептала она, снова куснув его в мочку уха. — Я так хочу!

Палмер резко отодвинул свой стул, начал опускаться на колени, но Элеонора остановила его и жестом приказала вернуться на стул.

— Ладно, хватит, поблефовали и будет, — со смехом сказала она. — Хотя, согласись, я все-таки оказалась права. Ты не столько банкир, сколько любовник. Причем, похоже, страстный любовник.

— Sans doute.[33]

— И к тому же явный языковед.

— Décidément.[34]

— Более того, судя по всему, языковед по нижним разделам женского тела.

Вудс захохотал так искренне и громко, что люди за соседними столиками удивленно обернулись.

— Полагаю, вам виднее, мадемуазель, — придя в себя и приняв серьезный вид, произнес он.

Они, снова чокнувшись бокалами, отпили по глотку дешевого белого вина. Палмер оглянулся вокруг.

— Да, на этом прогулочном катере, боюсь, теперь нас не скоро согласятся прокатить, — с улыбкой произнес он.

— Интересно, почему?

Бросив на нее быстрый взгляд, Вудс сразу же замолчал. Каждый раз, когда Элеонора не понимала — а может, и не хотела понять — юмора старого анекдота, ему невольно приходила в голову горькая мысль об огромной разнице между ними: возраст, национальность, образование и даже подход к жизни в целом. И как преодолеть все эти глубокие трещины? И можно ли вообще? А жаль, поскольку на столь шаткой основе ничего постоянного не построишь.

— Да ладно, проехали, — пожав плечами, заметил он.

Заметив выражение его вдруг помрачневшего лица, она ласково прикоснулась кончиками пальцев к его щеке.

— Тебя огорчает, что мне все время приходится объяснять слишком много разных вещей. Но ведь это совсем не обязательно. Нам совсем не надо быть равными. Не забывай, мы ведь любовники, а не деловые партнеры.

Палмер взял ее за руку. Вообще-то женитьба, если, конечно, до этого доходит дело, — это всегда нечто вроде делового партнерства.

— У нас в Америке, — сказал он, — мы, во всяком случае, люди моего поколения, как правило, неодобрительно относимся к временным связям, хотя время от времени они случаются. Но в таких случаях мы обычно предполагаем, что в конечном итоге они рано или поздно ведут к алтарю. А это, само собой разумеется, в свою очередь влечет за собой деловой контракт.

Она согласно кивнула.

— Да, мне это знакомо.

— Ах да, чуть не забыл, ты же тоже была замужем. Значит, в этом для тебя не должно быть секретов.

Элеонора приподняла правую руку, изобразив указательным и средними пальцами знак «V» — победа!

— Да, дважды. В семнадцать и двадцать.

— Ты с бывшими мужьями когда-нибудь встречаешься?

— Поскольку Дитер — отец Тани, мы время от времени пересекаемся, обычно чтобы уладить некоторые финансовые вопросы. Ну а я, сам понимаешь, сразу же после развода пошла в паспортный стол и вернула себе свое девичье имя.

— Ну и где, интересно, этот твой Дитер живет?

— Я толком не знаю. — Она отпила немного из своего бокала, затем долила вина и себе, и ему. — Сейчас, может, в Неаполе? Или где-то еще. Он ведь очень много путешествует. По делам и просто так… Во всяком случае, мне тогда стало предельно ясным, что брачный контракт означает смертный приговор любви.

— Вы так сильно любили друг друга?

— Понимаешь, он был очень красив. Высокий, светловолосый. Бывший инструктор по горным лыжам. Чем-то напоминает тебя. Кроме лица. В твоем есть характер и значение. А у Дитера не было ничего. Только гусиная самовлюбленность. Любимчик родителей, всё без очереди и бесплатно, ну и все такое прочее… И тем не менее… Господи, как же я его тогда любила! Словами это даже не выскажешь.