Книга До свидания, Сима - Станислав Буркин

Как бы там ни было, я сдал в кассу билеты, которые мне дали эти ребята. Билеты были дорогие, купленные на мое имя, и в них были указаны мои паспортные данные, включая серию, номер и дату выдачи. В офисе авиакомпании мне вернули полную стоимость без сборов, и на эти деньги я заказал целую кучу билетов с тремя пересадками в Европе и в России, чтобы мой след было сложнее проследить.

В Москве я успешно прошел таможню, и в Барнауле мой скачкообразный перелет закончился. Оттуда я поехал на автовокзал и нанял частника до Томска. И вот за окнами легковушки уже замелькали до боли знакомые пейзажи, от которых у меня по-детски приторно затрепетало в груди. Все эти странные сибирские названия, вроде Тызырачево, Шадаево, Гарлык, и откуда они только взялись? Что это — слады местных народностей? В таком случае до Ермака здесь обитали орки. Гнилые огородики, обнесенные ржавым хламом, серенькие покосившиеся домишки, такие жалкие, что трудно даже представить, что в них еще кто-то живет. На наших полях к тому времени уже местами лежала тонкая корочка снега, там, где снега еще не было, Сибирь напоминала саванну, и лишь однообразные осиновые рощи, то и дело подползавшие к шоссе и проносившиеся мимо, рябя тоненькими стволами, разрушали эту мою зыбкую иллюзию.

— Откуда едешь? — спросил водила после часа езды в молчании.

— Из Москвы. — Я специально сел назад, чтобы не болтать, а хорошенько все обдумать и, если получится, поспать.

— И как там теперь в Москве? — спросил шофер. Ему, наверное, было скучно.

— Нормально, — думая о своем, отозвался я. — В Москве как в Москве. Слякотно.

— А я подумал, из-за границы.

Я отвлекся и посмотрел в его глаза в зеркале:

— С чего это ты так решил?

Он пожал плечами:

— Не знаю. По повадкам видно. Не блатной, а ходишь смело.

— Такие у нас теперь повадочки в Москве, — со вздохом сказал я. — Притормози-ка, мне нужно по нужде.

Он не спеша сбросил скорость, и мы остановились в чистом поле. Только вдали серой стеной тянулся лес с прозрачными макушками деревьев. Я, не сходя с дороги, помочился на камыш, при этом за моей спиной не промчалось ни одной машины, вернулся в старенькую «десятку», и мы молча поехали дальше.

Эта земля уже давно не дикая. Здесь через каждые пять километров деревня или даже поселок. Все поделено между хозяйствами. Но какое же все-таки давящее одиночество застыло в этом распахнутом всем ветрам пространстве. В какой тоскливый час сотворил эти пейзажи бог и почему привел сюда именно нас?

Мы добрались до города, когда уже стемнело, и я заплатил ему как договаривались и дал полтинник сверху.

— Если хочешь, можешь переночевать у нас, — предложил я, когда он помог мне надеть рюкзак возле калитки нашего дома.

Он смутился:

— Да нет, спасибо, браток. Я поеду.

— Нет, честное слово, — настаивал я. — Поужинаешь и спать. Я приглашаю. А с утра пораньше поедешь.

Он пожал плечами и улыбнулся.

— Ладно, — сказал он. — Я только закрою машину.

Я открыл дверь ключом, и мы вошли тихо как мыши в темную прихожую. Я сразу почувствовал, что нахожусь дома, когда меня вместе с теплом обволок немного затхлый запах старого дома. Когда я зажег свет, мне стало грустно и приятно видеть этот немного беспризорный уют, старинную тяжелую мебель, гардероб и серенькую старуху в рамке на стене, первой встретившую меня.

Мы прошли на кухню, и я подогрел для нас кастрюлю щей.

— Давно дома не был? — спросил меня водитель, оглушительно всасывавший бульон с ложки.

— Давно, — задумчиво ответил я, глядя в отражающее кухню окно.

Мне было очень приятно, что я его пригласил. На кухне с прошлого века стоял старый раскладной диван, и я принес ему подушку и одеяло. Сам я устроился в гостиной, так как не хотел шуметь наверху (ведь такая бы буча поднялась, если бы кто проснулся), и я долго не мог уснуть из-за разницы во времени. Все думал о большом старом доме и о моем прошлом в нем. Сам дом казался мне безнадежно бедным и грубым. Честно скажу, мне было бы стыдно показать его друзьям в Лондоне, но я хотел как можно скорее привыкнуть к нему вновь и оставить эти предательские мысли.

Когда я проснулся, ни водителя, ни его машины на дворе уже не было. Была только неожиданная густая и обильная метель за окном. Никого не было, все разошлись кто куда. Родители на работе, Лизка на учебе, скорее всего. На столе в столовой завтрак из бутербродов с яйцом и шпротами и еще записка с жирным пятнышком: «Рады, что приехал! Надеемся, что будешь подольше. В холодильнике салат и сардельки. С Галкой познакомишься». Похоже, дом привыкал ко мне быстрее, чем я к нему.

Что делать с проклятым заданием? Идти в ФСБ на проспекте Кирова или просто в милицию? Или для начала поговорить с юристами и обезопаситься, написать какие-нибудь нотариально заверенные заявления, что, мол, совесть у меня чиста и я вовсе не раскололся на допросах, а шел с единственной мыслью все рассказать из патриотических соображений. Но самое гадское то, что с меня все равно возьмут подписку о невыезде. А может быть, вообще заберут загранпаспорт и включат в федеральные списки так называемых невыездных. А десять тысяч! Мне как безработному они совсем будут не лишние.

Внезапно где-то наверху хлопнула дверь, и кто-то мягко прошелся по искони хрустящим шашкам паркета.

Лизка! — встрепенулся я, побежал в гостиную, вытащил для нее книгу по шитью медведей и побежал наверх. В Лизкиной комнате никого? Странно. Пошел, громко открывая дверь за дверью.

— Э-ге-гей! — кричу. — Кто-нибудь есть в доме? — Распахиваю свою дверь, а там стоит голая девочка лет пятнадцати и, слегка выпячивая живот и наклоняя голову набок, расчесывается щеткой перед большим зеркалом.

— Голый человек, скажите, вы кто? — спрашиваю.

— Вас что, не учили стучаться, когда входите? — поинтересовалась она вполне серьезным голосом.

— Извините, — опешил я, кашлянул в кулак и, отступив в коридор, притворил дверь.

Ее звали Галина, что значит «девочка из Галлии». Она была худой и высокой, хотя в женском плане довольно мало развитой, у нее сохранялась совсем еще детская походка, пошаркивающая носками слишком прямо, почти что внутрь, и какая-то разболтанность в суставах, свойственная долговязым подросткам и, пожалуй, смертельно худым девочкам на подиумах.

Она была так мила со мной, что даже облизывалась. И я сразу испытал известный спазм от знакомых с детства повадок этого трудного возраста. У нее был хитренько-веселый взгляд быстрых пестрых глазок под неожиданно черными срастающимися бровями и всегда влажные губы. С первого же дня она свободно садилась ко мне на колени и, верно, чувствовала, что я втайне испытываю, держа ее за крепкую тоненькую талию или бедра, когда она была в тонком платьице, под которым между лямок на подвижных лопатках рассыпались мелкие прыщики.