Книга Оборотная сторона Луны - Эльрида Морозова

– Что с тобой? – услышала я чей-то голос.

В тот же миг меня схватили под локоть и впихнули в какие-то двери. Там места было больше, но стены все равно давили на меня со всех сторон. Сдерживаться я уже больше не могла. Я начала реветь в полный голос. Мне было все равно: услышат меня, разоблачат, убьют, изнасилуют. Все это казалось мелким и незначительным. Переносить все это и давить в себе уже не было больше сил. Я была бы рада, если бы меня убили. Мое мучение быстрей бы кончилось. Мэриан уже свободна. Ей уже все равно, что происходит с ее телом. А я все еще цепляюсь за него, пытаюсь дорожить им, прятать от всех, беречь его.

– Ну тихо, тихо, успокойся, – слышала я над собой голос Лео.

Я оттолкнула его. Мне не нужна его липовая забота. Он считает, что пока владеет моей тайной, имеет какую-то власть надо мной. Все это глупо. Все это никому не нужно. И не надо ему было защищать меня перед Джоном Торренто. Я заигралась в игру, которую не должна была и начинать. Надо было сразу разделить участь всех женщин этого корпуса. Сейчас я чувствовала вину перед ними: перед каждой в отдельности и за всех вместе. Я не должна была надевать на себя костюм каторжника и погружаться в эту атмосферу жестокости, насилия и разврата. Принять смерть было по крайней мере честно. Эти каторжники убили тут всех, а я сейчас притворяюсь каторжником. Это было предательство. Это было так, будто я сама выдала всех наших и позволила их убить.

Я больше не смогу смотреть в глаза никому из живущих на Земле людей. За эти два дня я увидела и пережила столько, сколько нормальный человек не видит за всю свою жизнь в придуманных фильмах ужасов. Мне не о чем будет потом разговаривать с нормальными людьми. Если я начну рассказывать им свою историю, они не перенесут и малой ее толики. Пойти после всего этого на прием к психиатру? Да он же шлепнется в обморок при первых моих словах.

Нет, все это было затеяно зря. Надо идти и искать шахту лифта.

– Не могу! Не могу так больше! – повторяла я.

Лео держал меня за плечи.

– Ну что с тобой? Возьми себя в руки!

Я пыталась его оттолкнуть.

– Ты не понимаешь! Это была Мэриан!

Он отпустил меня, и некоторое время я просто заливалась слезами. Оказывается, их накопилось очень много. За Мэриан, за Дэна, за Криса, за Кифа, за Тесс… Шесть тысяч человек, которые честно погибли. И я одна – которая бесчестно притворилась последней сволочью, стала общаться с ними, стала дружить с ними, находить какие-то общие интересы. Которая может находить удовольствие от такой жизни. Я променяла невиновность на животные рефлексы. Животными рефлексами было дышать, двигаться, есть. Больше не было ничего хорошего в моем существовании. Но я предпочла это состояние честной гибели. Я ненавидела себя. Хуже меня не было ни единого человека на всем белом свете. Торквемада хотя бы чувствовал удовлетворение, сжигая людей. Гитлер хотя бы верил в свои идеи. Волк хотя бы установил в корпусе порядки, которые хотел бы установить в любом другом месте. Триппер хотя бы занимается любимым делом, играя с трупами. Все эти люди более целостные, более принципиальные, более стабильные, чем я. Я самое низкое существо. Во мне нет ни принципов, ни твердости характера, ни смелости, ни решительности, ничего святого. Все самое лучшее я променяла на худшее ради одной только идеи – продолжать жить. У меня кишка была тонка наложить на себя руки.

Я сама не заметила, как оказалась на полу. Я лежала там, свернувшись в клубок, и продолжала реветь. Я даже не знала, что это за комната, есть ли тут кто-то еще, что происходит вокруг. Мне казалось, что это никогда не кончится. Что я навечно останусь тут в этой истерике. Но в жизни не бывает ничего вечного. И когда мои рыдания стали немного тише, надо мной наклонился Лео. Он помог мне подняться и сесть. Затем подал стакан с водой и сказал выпить. Я отказалась. Я считала, что не имею право пить воду, в то время как все наши уже мертвы. Я должна была разделить эту участь с ними.

– Эта девушка, она была твоя подруга? – спросил Лео.

Я кивнула головой. А потом снова зарыдала. Мэриан никогда не была мне подругой. Я считала, что она слишком уж не любит каторжников. Я осуждала ее за то, что она злоупотребляет своим положением. И мне вообще не нравилось, как она ведет свои дела. А сейчас я чувствовала вину перед ней. И я знала, что она была очень, очень хорошим человеком. Она заботилась о своем сыне. Она помогала мне устроиться на новой работе. Она была очень доброй. Было несправедливо, что ее убили, а меня нет. Я ничем не лучше нее.

Лео понял меня по-своему.

– Да, это очень тяжело, – сказал он. – Мне очень, очень жаль.

Голова у меня раскалывалась от эмоций. Еще чуть-чуть, и она просто треснет пополам. Я схватилась за нее руками, чтобы как-то удержать на месте. Тело стали скручивать судороги. Я не смогла удержаться и снова упала на пол.

– Да тебе совсем хреново, – сказал Лео.

Он взял меня подмышки и потащил в ванную комнату. Там он сунул мою голову под кран с холодной водой. Мне показалось, что я задыхаюсь. «Так мне и надо! – мелькнула мысль. – Я недостойна ничего лучшего!» Это было злорадство. Я была очень рада, что скоро умру.

Но люди не умирают от струи холодной воды. Это может их просто отрезвить. Я вырвалась от Лео и выпрямилась. Глянула на себя в зеркало. Глаза красные, заплаканные, нос распух, на щеке откуда-то взялась кровь. Кажется, осталась после вчерашнего удара в ухо. Лучше бы мое тело валялось где-нибудь мертвым с отрезанной грудью, чем стояло живым и смотрело на себя в таком жалком состоянии.

– У тебя кто-нибудь на Земле остался? – спросил Лео. – Кузина, еще кто-нибудь?

Я с трудом поняла, о какой кузине он говорит. Вспомнила родителей. И перечислила Лео всех своих родственников. Тупо и без эмоций, просто потому что он спрашивал.

– Вот видишь, – сказал Лео. – Тебе надо жить ради них. Тебе еще есть, за что цепляться.

– Все мои друзья были здесь, – сказала я. – Ты идешь по корпусу и видишь просто трупы. А я узнаю там своих друзей, соседей, сослуживцев!

– Думаешь, мне легко?

Я подумала, что Лео не смеет так говорить. Как можно сравнивать его положение и мое?

– Людей убили те, кого я считал своими друзьями, соседями и сослуживцами, – сказал Лео. – И мне тоже очень тяжело. Я постоянно вращался среди этих людей. А теперь вижу, что многие из них не тянут на то, чтобы называться людьми.

Я поняла, что Лео прав. Ему тоже тяжело. Не больше или меньше, чем мне, а просто по-другому. Нельзя сравнивать ничье положение. Оно у всех изначально разное.

Лео взял меня за плечи и встряхнул:

– Все слова, что бы я ни сказал сейчас, будут бессмысленны и глупы. Но только ты не расхлюпывайся так больше. Ладно, если ты сделаешь это при мне или при Брайене. Мы сможем понять. Но ведь не посреди коридора, где каждый может увидеть!

Я вспомнила: да, моя истерика началась еще в коридоре. Я могла бы обратить на себя внимание всех. Но почему-то сейчас мне казалось, что это вряд ли бы что-то изменило. В зале совещаний был сумасшедший, качающийся их стороны в сторону. Люди могли бы увидеть второго сумасшедшего: плачущего в истерике каторжника.