Книга Свое счастье - Ирина Грекова

Вся беда в этом чувстве вины перед Пашей. Если бы не оно, воспитала бы его лучше. Хотя кто знает? Воспитание — всегда загадка. И мы, педагоги, ничуть не лучше умеем воспитывать, чем простые смертные. Где, где, когда я его упустила? Если бы знать! Впрочем, зачем знать? Другого сына у меня уже не будет.

Позвонили в дверь. Коротенький, робкий звонок. Неужели Паша вернулся? Не может быть! Нет, не он. Незнакомая женщина, щеголеватая, в импортных сапогах, шапка лисьего меха, из-под шапки желтые волосы.

— Марианна Андреевна?

— Это я.

— Меня зовут Даная. — Рука у гостьи была энергичная, маленькая, теплая.

— Раздевайтесь, проходите, пожалуйста. Только извините, у меня беспорядок.

Сказать про эту обстановку «беспорядок» значило ничего не сказать. Нагажено было экзотично, преднамеренно. Брюки переброшены через люстру, горшок с цветком опрокинут, корни жалобно высунулись в воздух. Мальчики забавлялись…

— Только что пришла с работы, — пыталась оправдаться Марианна.

— Ничего, я привыкла, — сказала Даная. «Значит, это у них семейное», — подумала она.

Сели. Марианна скрестила на коленях тонкие руки. Даная волновалась.

— Марианна Андреевна, я пришла к вам без приглашения. Адрес узнала в справочном. Нужно было позвонить по телефону…

— Номер переменился.

— Дело не в этом. Если бы я позвонила, вы бы мне наверняка отказали встретиться. А мне нужно было видеть вас обязательно.

— Пожалуйста, я вас слушаю.

— Дело в том… Ну, коротко говоря, дело в том, что я любовница вашего мужа.

— У меня нет мужа.

— Все равно, бывшего мужа. Мне необходимо с вами о нем поговорить.

— Почему со мной?

— Потому что вы его хорошо знаете.

— Допустим, что так. Знала, во всяком случае.

— Как вы думаете, способен он на дурной поступок?

— Странный вопрос. Пожалуй, способен. Но не на пользу себе, а во вред.

— Это вы хорошо сформулировали. Я тоже что-то такое чувствовала. Попутно еще один вопрос: вы когда-нибудь были брюнеткой?

— Никогда.

— Значит, этот вариант отпадает.

— Какой вариант?

— Неважно.

— Даная… А по отчеству?

— Просто Даная. Я еще моложусь. А вы?

— Даная, я не понимаю, что за странные вопросы. С Юрой что-нибудь случилось?

— Боже упаси. Ничего не случилось. Просто я его люблю, но не понимаю и хочу лучше его понять. Мне хочется разобраться, почему он несчастен. И как с этим бороться? Если бы я могла сделать его счастливым ценой отдачи другой женщине, я бы его отдала обеими руками, честное пионерское. Его горе прямо разрывает мне душу, это красиво сказано, но правда. Поэтому я к вам и пришла. Конечно, вы не можете обеспечить, чтобы он меня полюбил. Но помогите мне хотя бы понять его. Может быть, я к нему найду более удачный подход. Наш разговор, конечно, не похож на разговор двух соперниц. Если бы я была счастливая соперница, с моей стороны это было бы нетактично. Но я несчастная соперница… — Даная уткнулась лицом в ручку кресла и зарыдала. Марианна растерялась:

— Успокойтесь, выпейте воды. У меня есть сердечные капли. Дать?

Даная трясла головой:

— Не поможет. У меня сердце как у слона. И вообще плакать полезно. Это даже в одном научном журнале написано… — Она высморкалась. — Надо открывать… свои шлюзы…

— Ну, открывайте, я подожду.

Отплакавшись, Даная повеселела:

— А почему у вас брюки висят на люстре?

— Это не у меня. Это развлекался мой сын Паша с товарищами.

— У вас сын? Тоже для меня ново. Сколько же ему лет?

— Скоро семнадцать. В девятом классе.

— Похож на Юру?

— Что-то общее есть.

— Ведь Юра, строго говоря, нехорош. Красивы в нем только глаза и общая отвлеченность. Я иногда сама не понимаю, что я в нем нашла. Есть у нас в отделе Феликс Толбин. Он и Юра — это небо и земля. Феликс — буквально красавец. Зубы белые-белые. И особая такая улыбка — молниеносно возникающая и молниеносно пропадающая. Ну что бы мне влюбиться в него?

— Даная, вы меня извините, я хочу здесь хоть немножко прибрать.

— Не надо. Здесь хорошо. Нелепо. Эти брюки на люстре. Как раз под стать моему настроению.

— Вы курите? — спросила Марианна.

— Очень редко. После тяжелых переживаний. Мой кот Чёртушка, впрочем, не кот, а кошка, я его по инерции зову котом, — оказывается, очень любит есть окурки. Залезет лапой в пепельницу, вытащит окурок и жрет. Причем только окурки, целая сигарета его не интересует. Это явление меня так заинтересовало, что я даже утешилась в своем горе.

— А я курю.

— Давайте закурим. Будем считать сегодняшнюю встречу за тяжелое переживание.

— Только перейдем на тахту.

Перебрались на тахту, поджали ноги и закурили. Через час они разговаривали уже на «ты».

— Какие у тебя красивые ноги, — говорила Даная, — вечный предмет моей зависти. У меня ноги тоже ничего, прямые, но массивные, особенно сзади. В целом-то я смотрюсь. А как ты с ним познакомилась?

— На дне рождения у моей подруги. Танцевали. Юра тогда был очень красив, поразил меня с первого взгляда. Лицо какое-то летящее. Похож на архангела Гавриила, или кто у них там является к деве Марии.

— Я в архангелах не разбираюсь. Блондин?

— Светлый шатен. Рубашка нейлоновая, белая, тогда их только начинали носить. Без галстука, шея высокая. Я пришла на вечер с одним мальчиком, Витей, мы с ним собирались жениться, а увидела Юру — и все кувырком. Витя забыт, все забыто, только Юра, его глаза, руки… Крутили какую-то заграничную пластинку, называлась «Вечернее танго», Юра меня обнимал, и было слышно, как под нейлоновой рубашкой бьется его сердце, а я все падаю, падаю…

— Я это понимаю, во мне от него тоже все падает.

— Ну, теперь его и сравнить нельзя с тогдашним. Это была какая-то магия. Я подошла к Вите и велела ему немедленно уйти домой. Он ничего не понял, но послушался. Я осталась свободная, и мы с Юрой опять танцевали, а я все заводила ту же пластинку. Другие возражали, тогда в моде был рок-н-ролл, а танго пахло стариной, как теперь говорят, «ретро». И мы в этом «ретро» купались. Чудесный был вечер. Стали расходиться, Юра пошел провожать и на площадке лестницы, не доходя до моей коммунальной квартиры, сказал, что меня любит. Представь себе — черная лестница, кошками пахнет, и тут же его лицо, и эти слова… Будто прожектором все осветилось. Нет, словами это передать невозможно.

— Я понимаю. Именно магия. Я в кино видела, как факир заколдовывал кобру. Что-то общее, безусловно, есть.