Книга Стыд - Салман Рушди

Арджуманд ненавидела свой пол и пускалась на разные ухищрения, чтобы только не походить на женщину. Она коротко стриглась, не признавала косметики и духов, носила старые отцовы рубашки, огромные, какие только можно сыскать, мешковатые штаны. Ходила сутулясь и шаркая ногами. Но чем больше она старалась, тем отчетливее проступала цветущая красота девичьего тела — ее не скрывали никакие одежды. Короткие волосы матово блестели; не ведавшее прикрас лицо запечатлело безграничную чувственность, и побороть ее девушка никак не могла; чем больше она сутулилась, тем выше и привлекательнее казалась. К шестнадцати годам ей пришлось досконально изучить искусство самообороны. Искандер Хараппа никогда не отказывал ей в мужском обществе. Она сопровождала отца на дипломатические приемы, где некоторые престарелые посланники, дав волю рукам, получали прицельный удар коленкой в пах и долго приходили в себя, сидя в туалете и выблевывая свою похоть.

В день восемнадцатилетия Арджуманд у дома Искандера Хараппы собралась такая толпа жаждущих и страждущих холостяков, что застопорилось уличное движение. По просьбе дочери Искандер отослал ее в Лахор, в закрытый христианский пансион для девиц. Мужчинам доступ туда был строго-настрого заказан, даже отец мог навестить дочь лишь на короткое время и только в убогом садике с чахлым розарием и проплешинами лужаек. Но отдохновения Арджуманд не получила даже в этой женской тюрьме, где своих товарок она презирала за их пол. Девушки не хуже мужчин не давали ей прохода, обнимали, щипали — особенно старшекурсницы. Одна ее девятнадцатилетняя обожательница, отчаявшись добиться благосклонности Арджуманд, будто бы во сне забрела в пустой бассейн и рухнула с бортика. Ее доставили в больницу с многочисленными черепными травмами. Другая, вконец обезумев от любви, перелезла через забор колледжа и отправилась в Хираманди, район публичных домов, зашла в кафе, решив отдать себя на всеобщее поругание, раз сердце Арджуманд ей недоступно. Но из кафе ее похитили местные сутенеры и потребовали с ее отца, текстильного магната, выкуп в сто тысяч

рупий — только тогда дочь вернут в целости и сохранности. Несчастная так и не вышла замуж: хотя сутенеры и не уронили своего честного имени, то есть и пальцем не тронули девушку, никто этому не верил. После тщательного медицинского обследования директриса колледжа — католичка «чистой воды»—решительно отвергла подозрения в том, что бедняжка лишилась девственности еще в стерильных стенах пансиона. Арджуманд Хараппа написала отцу, попросила, чтоб он забрал ее отсюда. «Здесь мне еще тяжелее,—писала она, — кто бы мог подумать: девушки хуже парней!»

Вернулся на родину из Лондона Гарун Хараппа, и в душе Арджуманд разыгралась настоящая гражданская война. Сходство парня с двадцатишестилетним отцом, запечатленным на фотографии, раздражало Арджуманд. А зная о его пристрастии к гулянкам, азартным играм и прочим непотребствам, она все больше убеждалась, что идея перевоплощения Душ, заимствованная четой Хайдар у идолопоклонников-индусов, не так уж и сумасбродна. Зато она гнала прочь мысль о том, что и в Гаруне под личиной беспутства таится истинная его суть, характер человека почти такого же великого, как и ее отец, и открыть эту суть он смог бы с ее помощью, ведь помогла же она отцу… Но признаться себе в этом она не решалась, даже оставшись одна в комнате. В присутствии же Гаруна Арджуманд демонстрировала снисходительно-презрительное отношение к нему, и парень, поверив, решил и не пытать счастья, ведь до него столько поклонников получили отказ. Нельзя сказать, что его не трогала роковая красота Арджуманд, но репутация Кованых Трусов плюс ее изничтожающие и неизменно презрительные глаза отпугнули его, а тут как раз подоспела фотография Навеид Хайдар, и Арджуманд упустила время — менять подход было поздно. Да, Гарун Хараппа — единственный, кроме отца, мужчина, которого любила Арджуманд, и невыносимо было смотреть, как она ярилась после его помолвки. Искандера в те дни поглотили свои заботы, и он не обратил внимания на битву, разыгравшуюся у дочери в душе.

— Черт возьми! Жизнь — такая гадость! — объявила Арджуманд своему отражению в зеркале, даже не подозревая, что повторяет старую материну привычку во время ее одиночного заточения в Мохенджо.

Много лет назад Великий и тогда еще Здравствующий поэт кое-что растолковал мне, и я понял, что нам, убогим прозаикам, нужно обратиться за мудростью к ним, поэтам. Может, потому-то в моей книге поэтов хоть отбавляй: начать с моего друга, которого повесили вниз головой и вытрясли из него всю поэзию; мечтал стать поэтом и Бабур Шакиль; и, наконец, Омар-Хайам, названный в честь поэта, хотя и не сочинивший ни строчки. Так вот, Великий и Здравствующий сказал, что классическая сказка о Красавице и Звере не что иное, как рассказ о браке по расчету.

«Удача в делах отвернулась от купца, и он просватал дочь за богатого отшельника-землевладельца, Зверь-сахиба. За женихом он получает богатое приданое — огромный сундук золота. Красавица-биби покорно отдает себя во власть суженому, тем самым восстанавливая благосостояние батюшки. Поначалу, конечно, муж — чужой и непривычный — кажется ей чудищем-страшилищем. Но мало-помалу ее кротость и любовь обращают Зверя в Принца».

— А вы думаете, что после превращения титул за ним сохранится? — несмело спросил я Великого и Здравствующего.

Тот тряхнул седовласой, до плеч гривой и терпеливо, с легким упреком, пояснил:

— У вас обывательская точка зрения. Конечно же, превращение не коснется ни его общественного положения, ни даже его телесной оболочки; оно произойдет в глазах Красавицы. Представьте, как с годами они все ближе друг к другу, 97

как сближаются полюса Красивого и Животного, как, наконец, наша пара счастливо и незаметно станет обычными мужем и женой.

Великий и Здравствующий прославился своими левацкими взглядами и беспорядочными, запутанными любовными связями, поэтому, желая подольститься, я лукаво заметил:

— И почему это женитьба всегда венчает сказку? Да женитьба вдобавок удачная?

Мне-то по молодости лет думалось, что Великий лишь подмигнет или фыркнет в ответ, он же, приняв глубокомысленный вид, изрек:

— Такой вопрос может задать лишь мужчина. Женщина не стала бы ломать голову. Смысл сказки очевиден: женщина должна наилучшим образом распорядиться своей судьбой. Не будет любить мужа — он умрет, Зверь исчезнет, а Красавица останется вдовой-сиротой, и цена ей — грош, — и он чуть отпил шотландского виски.

— Ну, а что, если, — вконец смешавшись, пролепетал я, — что, если девушке противен выбранный для нее жених?

Поэт уже начал было бормотать себе под нос персидские стихи, но тут нахмурился — признак скорой досады.

— Ты насквозь пропитался идеями Запада. Тебя б ненадолго, этак лет на семь, в нашу деревню отправить пожить, с простым людом пообщаться. И поймешь тогда, что сказка эта — наша, и только наша, восточная. И все эти глупые «что, если» позабудешь.

Сегодня, к сожалению, Великий Поэт уже отнюдь не Здравствующий и мне не у кого спросить: а что, если история Благовесточки Хайдар — чистая правда? И уж совсем туго мне придется без ответа Великого на другой вопрос: а что, если в Красавицу ненароком вселится Зверь? А что, если Красавица на поверку сама окажется Зверем? Наверное, Поэт упрекнул бы меня за путаницу: