Книга Реки Лондона - Бен Ааронович

Говорил в основном он, то и дело подкрепляя свои слова жестами и щелчками пальцев. Найтингейл специально так облокотился на ограду, чтобы по возможности сократить разницу в росте. И в нужные моменты рассказа кивал и задумчиво хмыкал.

Я уже подумывал, не подойти ли поближе, чтоб попытаться понять, о чем они говорят, как вдруг мое внимание привлек один из мужчин, стоящих возле ограды. Он был помоложе остальных, выше и шире в плечах, чем Отец Темза. Но руки у него были такие же жилистые, а лицо такое же узкое.

— Вам неинтересно это слушать, точно говорю, — сказал он, — они только через полчаса с приветствиями покончат.

Шагнув ко мне, он протянул широкую, мозолистую ладонь.

— Оксли.

— Питер Грант, — представился я.

— Пойдемте, с женой познакомлю.

Жена его оказалась прелестной женщиной с круглым лицом и потрясающими черными глазами. Она встретила нас у небольшого фургона 1960 года выпуска, припаркованного в стороне, слева от самой ярмарки.

— Моя жена Айсис,[26]— сказал Оксли. — Питер, новый ученик, — представил он меня.

Она пожала мою руку. Ее ладонь оказалась теплой, кожа была такая же нереально гладкая, как у Беверли и Молли.

— Очень рада, — сказала Айсис. Выговор у нее был совершенно классический.

Мы уселись на складные стулья вокруг карточного столика со столешницей, обитой потрескавшимся линолеумом. На столике стояла высокая и топкая стеклянная ваза с одним-единственным нарциссом.

— Хотите чашечку чаю? — предложила Айсис. Я нерешительно молчал, и она проговорила: — Я, Анна-Мария де Бург Конпингер Айсис, торжественно клянусь жизнью своего супруга… — Тут Оксли хихикнул. — …и будущим Оксфордской команды по академической гребле: ничто, вкушенное вами в моем доме, не будет налагать на вас никаких обязательств передо мной.

Она перекрестилась и вдруг лукаво улыбнулась мне.

— Спасибо, — сказал я, — с удовольствием выпью чаю.

— Вижу, вам не терпится узнать, как мы познакомились? — спросил Оксли.

Ему самому явно не терпелось об этом рассказать.

— Я полагаю, она упала в реку? — предположил я.

— Вы полагаете неверно, сэр. В былые времена я просто обожал театр. Бывало, разоденусь в пух и прах — и плыву в Вестминстер, на вечерний спектакль. Тот еще пижон был, да. И, думается мне, привлекал немало восхищенных взглядов.

— Да, проходя через скотный базар, — сказала Айсис, внося чай. Я обратил внимание, что чашки совершенно новые, без единой трещины, и очень изящные, а у чайника стильный платиновый ободок вокруг носика. Меня принимали по высшему разряду, и я задумался, с чего бы такая честь.

— Впервые я увидел мою Айсис в старом Королевском театре на Друри-Лейн[27]— том, который вскоре после этого выгорел дотла. Я сидел на галерке, а она — в ложе, со своей сердечной подругой Анной. Я влюбился с первого взгляда, но увы — у нее уже был кавалер.

Сказав это, Оксли умолк и принялся наливать чай. Закончив, он добавил:

— Но, скажу я вам, его постигла просто ужасная неудача.

— Помолчи, любимый, — улыбнулась Айсис. — Молодому человеку это совершенно неинтересно.

Я взял чашку. Настой был очень светлый, я вдохнул знакомый аромат «эрл грея». Некоторое время я колебался, держа чашку у самых губ, но ведь когда-то же надо начинать учиться доверию. И я решительно пригубил. Чай был превосходен.

— А я — как река, — сказал Оксли. — Бегу, бегу, а сам все время на месте.

— Только не во время засухи, — заметила Айсис, протягивая мне кусочек баттенбургского кекса.

— Я всегда неподалеку, где-то рядом, — продолжал Оксли. — Так и в тот раз. У ее подруги был замечательный дом в Строубери-Хилл — просто прелестное местечко, и к тому же тогда там еще не было этих коттеджей в так называемом тюдоровском стиле. Если бы вы видели этот дом — он выстроен как самый настоящий замок, а моя Айсис была словно принцесса, запертая в самой высокой башне.

— Долго гостила у подруги, только и всего, — пояснила Айсис.

— И вот они устроили у себя в замке бал-маскарад, — сказал Оксли. — Это был мой шанс. Я надел свой лучший костюм и, скрыв лицо под маской лебедя, проник в замок через служебный вход и вскоре влился в разряженную толпу гостей.

Я подумал, что раз уж хлебнул чаю, то если теперь угощусь кексом, хуже уже не будет. Кекс оказался покупной, приторно-сладкий.

— Это был великолепный бал, — вспоминал Оксли. — Там были знатные лорды, леди в длинных платьях с декольте и джентльмены в бриджах и бархатных жилетах. И каждый из них скрывал под маской мысли мрачные и порочные. Но порочнее всех была моя Айсис, несмотря на маску египетской царицы.

— Я была Изидой, — сказала Айсис, — и тебе это хорошо известно.

— И вот я бесстрашно приблизился к ней и вписал свое имя напротив каждого танца в ее записной книжке.[28]

— Неслыханная наглость и бесстыдство, — вставила Айсис.

— Но благодаря мне твои ноги не были оттоптаны толпой незадачливых танцоров, — сказал Оксли.

Айсис нежно погладила его по щеке.

— Не могу с этим не согласиться.

— На маскараде всегда нужно помнить, что, когда бал кончается, гости снимают маски, — говорил Оксли. — В приличном обществе, по крайней мере, но я подумал…

— Вот-вот, с этого обычно и начинаются все сложности, — ввернула Айсис.

— …а почему, собственно, маскарад должен заканчиваться? — продолжал Оксли. — И дело у меня последовало за мыслью, как сын следует за отцом. Я схватил свою желанную Айсис, вскинул ее на плечо и бросился бежать через поля к Чертси.

— Оксли, — проговорила Айсис, — бедный юноша представляет здесь закон. Не стоит ему рассказывать, как ты меня похитил. По долгу службы он обязан будет арестовать тебя. — И продолжила, адресуясь уже мне: — Уверяю вас, это было абсолютно добровольно. Я тогда уже дважды побывала замужем и родила детей, и я всегда четко знала, чего хочу.

— О да, она показала себя опытной женщиной, — сказал Оксли и подмигнул мне, отчего я ужасно смутился.

— Не думайте, он тоже был не святой, — улыбнулась Айсис.