Книга Нубук - Роман Сенчин

Впервые за семь с лишним месяцев наших с ним совместных вливаний и монологов соседа сегодня долго говорил один я. Рассказал про пять лет в деревне, про Володьку, который меня вытащил, про Петрозаводск и ту девку со светлыми волосами и черными глазами, про гонорею, Маринку, про несчастных самок возле Крестов, про себя, одинокого, нескладного, неправильного какого-то… Вот устал, замолчал, и Сергей Андреевич меня, как мог, успокаивал:

— Жизнь вообще штука сложная. По ней — как по минному полю: один шаг сделал — нормально, другой — может и шарахнуть. А шарахнет, так потом в себя приходишь черт знает сколько… Я вон как жизнь профукал, выть хочется… Квартирка-то однокомнатная, вдвоем с матерью давились, какая уж тут жена еще… А теперь ни матери, ни жены. Какой я теперь жених полтинник почти…

— Я тоже не мальчик, — вставил я обидчивым тоном, искренне обидчивым, — тоже скоро может поздно быть…

Сосед отмахнулся:

— Бросьте, не смешите! Все у вас еще будет.

— Да уж не знаю, блин…

— Вот погодите. — Сергей Андреевич налил в стопочки, поднял свою и вместо того, чтоб выпить, начал торжественно-проповедническим голосом: — Вы сами можете этого не замечать, а я вижу. Да, вижу, насколько вы изменились. Были таким, извините, пришибленным, как жертва какая-то. Ходили так, с таким лицом — кислей не бывает, а теперь… Вон посмотрите на себя в зеркало, оцените — подарок стал, а не парень! И не мучайтесь, не страдайте. Все будет отлично. Их еще знаете, сколько будет — у-у. В двадцать пять лет-то!.. Давайте.

Я, морщась, чокнулся с ним, выпил, глотнул кока-колы. Может, он и прав, но как спокойно пережить этот момент, до следующей…

— Может, вы и правы, — сказал вслух, — только все-таки мы с ней почти как семья были… Кажется, любили друг друга.

— Любовь, Роман, — похрустывая огурцом, отозвался сосед, — это явление приходящее и уходящее. Жизнь слишком длинная штука, чтоб так… Только не подумайте, что я циник, просто я жизнь прожил. Не особо удачно, но все же прожил. К тому же… Она вас младше была?

— Где-то на год… около года.

— Ну, видите! Сейчас — хорошо, а лет через пять станет теткой жирной, обрюзгшей, сами бы от нее убежали. И не спорьте, Роман, не спорьте! Я знаю. Я столько насмотрелся подобного… Может, и счастье, что у меня ничего подобного не было. Хм, не зажжешь — не обожжешься.

А я и не думал спорить, просто сидел и морщился. Сам не знал, отчего морщился. Все было противно: я сам, моя исповедь и успокоительные речи соседа, водка, которая падала в желудок раскаленными колобками, тарахтение холодильника… И опьянение, хоть мы и кончали ноль семь «Сибирской», как назло, не приходило.

— У меня, Роман, проблема серьезнее, — изменил сосед голос с торжественно-проповеднического на расстроенный. — Вам сейчас, думаю, покажется ерундой… Вы позже поймете… Вы ведь неверующий?

— Нет.

— Ну, поверите еще. Поколотит вас житуха — и поверите… Так вот… сейчас…

Еще приняли граммов по пятьдесят. Сергей Андреевич потер ладонями свое лицо морщинистого подростка, выдохнул, пригнулся к столу, уперся в меня глазами и начал почти шепотом, точно бы по большому секрету:

— Знаете, почему Новый год мы справляем не в тот день, когда Рождество? У?.. Ну так вот слушайте, я объясню. — Сосед сделал короткую, психологическую, по его, наверное, мнению, паузу. — Рождество, как известно, — седьмого января, а новый год начинается четырнадцатого, ну, по старому стилю. Так? Чувствуете неувязочку?

Я покивал, не заражаясь, впрочем, его открытием; даже старался не вслушиваться, но шепот был слишком уж вкрадчивый.

— А все потому, что новый год начинается не с рождения Иисуса Христа, а с его обрезания. С обрезания! Слышите, Роман?

— Ну и что?

— Как — что? Как это — что?! — взвился Сергей Андреевич. — Это же унизительно! Для православного христианина — унизительно. Пусть они там в Тель-Авиве такое празднуют, а не мы, русские люди… Было же как хорошо от сотворения мира, нет, Петр сделал… Мало горя принес, так еще это… В новый год входить под обрезание! — Сосед горько посмотрел в темноту окна, поиграл своими малоразвитыми желваками и то ли Петру, то ли городу, который Петр основал, то ли всему миру крикнул: — Ненавижу! Обманули же… Ведь сколько лет я думал об этом, гадал — почему, что за нонсенс-то: Новый год в один день, а рождение Сына Божьего в другой… А тут вдруг увидел случайно календарь церковных праздников. Смотрю, а там такое вот откровение… Чуть голова не лопнула!.. Что ж получается — если мы должны быть по образу и подобию, то и нам всем обрезаться нужно? Уподобляться иудеям, талибам всяким… Ведь доказано, что Иисус вне национальностей. Да, жил в земле еврейской, но… Зачем же праздновать, зачем новый год-то с обрезания начинать? Я русский, я православный, я не хочу! У-ух, Петр!.. — Сосед, видимо всерьез расходившись, погрозил в окно кулаком. — Правильно, правильно — антихрист. И город… Вы чувствуете, Роман, как давит? А?

— Что давит?

— Да город, город. Аж плечам больно.

Я хмыкнул:

— Не замечал. Пока девушка была, вообще было отлично…

— Да это прах, Роман, девушки эти, половые дела. Другое должно мучить — вечное!.. Недаром предсказание есть, что простоит он триста лет и в две тысячи третьем году исчезнет. Снова только Нева, лес и болота… И правильно, правильно! Со всеми нами, грешными, со всем чтоб дерьмом… Сосед подхватил бутылку, дрожащими пальцами открутил крышечку. — Пропустить надо срочно. Пропустить, чтобы — так!

— Не, — я отодвинул свою стопку, — я не согласен. Я Питер люблю.

— Люблю-у… Да вы просто не жили здесь еще, а я как-никак пятьдесят почти лет. Каждый день… И иду, а со всех сторон: жизнь профукана, жизнь профукана. Утопиться хочется.

— Ну, это ваши дела. Чего обобщать?

Сосед все больше меня раздражал. Как-то незаметно он перевел разговор с моих проблем на свои, а сегодня мне совершенно не хотелось его выслушивать, кивать, вставлять утешительные фразы. Я попытался перехватить инициативу:

— А мне повезло. — Сказал это громко и с вызовом (чего ныть, жаловаться, тем более — перед кем? — перед этим соловьем-неудачником, бывшим рядовым оформителем из БДТ). — Могло быть куда хуже. Родился бы на год раньше, вполне возможно, попал бы в Афган, на пару лет позже — в Чечню. Да и без них сколько было Абхазий, Бендер, Таджикистанов… И что Володька меня не забыл — тоже… С Маринкой… конечно, подло я с ней поступил. Я один виноват, на все сто. Но могло бы и хуже быть. Тоже — урок.

Сергей Андреевич не по-доброму усмехнулся, закивал:

— Да-да, конечно, повезло. А испытания, это вы верно, урок…

— А чего вы издеваетесь? — угадал я его тон.

— Нет, вы что, вовсе нет! — А сам смотрит с издевкой, смотрит как на идиота; как психиатр на заговорившего идиота.

— Что я, не вижу, что ли? Завидно вам, что у меня все в порядке?..