Книга Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

– Музыка, пианино, – сказала я. – Учился до пятого класса, потом бросил.

– Потом кое-как все-таки доучился, – кивнул Климов. – Потрепал много нервов Ольге Вениаминовне.

– Это уж точно, – кивнула та, с любовью глядя на бывшего ученика. – Теперь пытается компенсировать продовольственными заказами.

– Ольга Вениаминовна! – Климов укоризненно покачал головой, а я еще раз увидела, как тепло и искренне они посмотрели друг на друга.

Хорошо, что у него есть время и силы в пятьдесят лет тепло и искренне смотреть на бывшую учительницу, пусть даже и такую замечательную, и спокойно, не торопясь пить с ней чай.

– В сорок девять, – негромко поправил меня Климов. – Что будет в пятьдесят – еще посмотрим.

Я заметила быстрый и, пожалуй, ревнивый взгляд Ольги Вениаминовны. Да, тут уж ничего не поделаешь. Можно всю жизнь знать человека, многое с ним пройти, а потом появляется кто-то новый в его жизни и почему-то становится ему близким и интересным, интереснее, чем все верные и близкие друзья.

Климов лишь кивнул в ответ на мои мысли и сел так, что мне ничего не оставалось, как облокотиться на его плечо. Ольга Вениаминовна вопросительно подняла бровь, но ничего не сказала.

Глава 25

Что представляю собой я на сегодняшний день, восемнадцатое июня две тысячи… – страшно подумать какого уже года. Разве не только что вся Земля праздновала вступление в третье тысячелетие? А вот уже побежали – год за годом, год за годом…

Полный сумбур в голове, сумятица чувств, давно переставших руководить моей жизнью, некий непонятный полуреальный дар, проснувшийся во мне после аварии, – и в связи со всем этим (или параллельно, не знаю) – полная переоценка всех ценностей, простых и довольно неоспоримых. Вот не было у меня за всю жизнь большой взаимной любви – это данность моей судьбы, в другом достаточно щедрой. Но вопреки доводам рассудка и свидетельству зеркал – оказывается, у меня есть надежда…

Далее. Я перестала гордиться своей профессией, к которой так отчаянно стремилась в свое время и которой жила много лет. Может, именно моя профессия открыла всю сложность, многообразие мира и относительность его ценностей, заставила вдруг усомниться во всем, что я так самонадеянно, без оглядки, полагаясь лишь на свое внутреннее ощущение правды, делала много лет?

От моих размышлений меня отвлек звонок шефа.

– Еще раз повторяю, – шеф и в самом деле был недоволен, но, главное, очень старался, чтобы его голос звучал непреклонно и строго, – жду материал о Климове.

– Я поняла, – ответила я, вдруг почувствовав, что могу отстраниться от всего и написать то, что написал бы совершенно посторонний человек, которого еле-еле пустили на порог и выпроводили восвояси через полчаса, как это часто бывает с нашим братом.

Я быстро включила ноутбук и набросала статью. Интересный человек, и жнец, и швец, и на дуде игрец. Рифмуем дальше: между прочим, жених, соломенный вдовец – жена уехала в Америку и там живет, горя не знает. А он тут тоже ничего – справляется с проблемами, сплошь приятными, идиллической провинциальной жизни в трех часах езды от Белокаменной… Хороший дом, верный пес, изысканный кулинарный вкус хозяина, обед в славных русских традициях, которым накормили корреспондента, то есть меня, вид на озеро, открывающийся из окон и особенно со второго этажа, где корреспондент прилег отдохнуть – устал с дороги…

Все ведь так? А что не так? Все не так. Но я об этом писать не буду. В другом случае, возможно, и попробовала бы – иначе моя профессия теряет смысл, по крайней мере, для меня. Я очень остро ощущаю и всегда ощущала конечность и невероятную краткость жизни. Как будто у меня есть гены, генная память какого-то другого человека, жизнь которого была гораздо длиннее. И тот человек мучительно пытается ухватить ускользающую, с каждым годом ускоряющуюся жизнь, приостановить ее, замедлить, раз уж продлить – до нормального, того – срока нельзя. Поэтому делать что-то, что обессмысливает и укорачивает и без того сумбурную и сутолочную жизнь, я не хочу.

Но я пишу для журнала, который читают три миллиона человек во всей стране. Кто-то покупает его из-за качественной телепрограммы, но большинство – вот как раз из-за таких статей – про известных или чем-то очень отличившихся людей. Но по жанру нашего массового журнала совсем не полагается публиковать и читать их откровения – настоящие, а не показные. Это все равно что взять и напечатать фотографию звезды утром, без прически, без элементарного макияжа – показать людям некрасивую, тусклую, неузнаваемую в своей обыденности звезду, лишить их привычного мифа.

Я послала в редакцию статью прямо из приемной Костика, пока ждала Герду с Лизой, с помощью своего ноутбука и мобильного Интернета. Удивительно, как быстро меняются способы связи и передачи информации. Единственное, что не меняется, – человек.

Ему обязательно нужно верить в некий внешний фактор спасения, избавления от бед, в высшую силу. Как она, высшая и абсолютная сила, называется – дело десятое. Ощущение своей беспомощности и одиночества – без этой высшей силы – не покидало человека никогда и не покидает сейчас, в эпоху невероятных технических открытий. Какая мне, в самом деле, разница, звоню я из быстро устаревшего таксофона, везет ли мое письмо в другой город упряжка лошадей или же я, вставив в ноутбук маленькое высокотехнологичное устройство, посылаю по мобильной связи целую статью с фотографиями, и через день ее, сверстанную, уже перешлют в типографию, а через три – будут читать те самые миллионы.

Какая мне разница, на чем носиться по земле, если я точно знаю, что мой срок на этой земле предопределен кем-то или чем-то жестко и однозначно. И я буду просить этого кого-то, чтобы мне в сумятице и хаосе мира помогли прожить хотя бы его, этот краткий срок, прожить без болезней, без тяжести на душе, омрачающей и сокращающей несправедливо короткую жизнь.

Дверь в приемную внезапно открылась, и из кабинета Костика появилась как будто спокойная, но подозрительно мрачная Герда. За ней, держась рукой за лохматый карман ее модных светло-зеленых джинсов, шла Лиза. Маленькая девочка, точно так же, как Герда, сжала губы и нахмурилась. Сейчас было некстати говорить Герде, как похожа на нее малышка, я решила сказать это позже.

Костик из кабинета не появился, но позвонил секретарше, сидящей напротив меня, и попросил ее позвать меня. Я взглянула на Герду:

– Я зайду на секунду?

– Заходи, – пожала плечами Герда, – зачем ты мне нужна?

Лиза отпустила ее карман и шагнула ко мне. И вопросительно на меня посмотрела.

– Я помню, – ответила я. – Ты подождешь меня?

Я увидела яростный взгляд Герды, но не стала ничего объяснять. Я почему-то была уверена, что она не уедет без меня. Она не могла не заметить, что внучка вдруг расположилась ко мне и доверяет больше, чем кому бы то ни было.

– Лика! – Костик поднялся навстречу мне и нажал кнопку, чтобы за мной тут же медленно закрылась дверь. – Ты знаешь их историю?