Книга Зеленый Дом - Марио Варгас Льоса

I

— Я открою вам один секрет, о котором вы даже не подозреваете, господин сержант, — сказал Тяжеловес, понизив голос. — Только чтобы никто не услышал.

Черномазый, Малыш и Блондин, облокотясь о стойку, разговаривали с Паредесом, который наливал им анисовку. Из таверны вышел мальчик с тремя глиняными горшочками в руках. Он прошел через площадь Санта-Мария де Ньевы и свернул в сторону полицейского участка. Горячее солнце золотило капироны, крыши и стены хижин, но землю заволакивал белесый туман, казалось, наплывавший с Ньевы.

— Они не слышат, — сказал сержант. — Что же это за секрет?

— Я уже знаю, кто та девушка, которая живет у Ньевесов, — сказал Тяжеловес, выплюнув черные зернышки папайи, и вытер платком потное лицо. — Помните, та, которая нас так заинтересовала в тот вечер.

— Ах вот как! — сказал сержант. — Ну, кто же она?

— Это та самая, которая выносила мусор у монахинь, — прошептал Тяжеловес, косясь на стойку, — которую выгнали из миссии за то, что она помогла сбежать воспитанницам.

Сержант порылся в карманах, но его сигареты лежали на столе. Он закурил, глубоко затянулся и выпустил облачко дыма. Попавшая в него муха заметалась и, жужжа, улетела.

— А как ты это узнал? — сказал сержант. — Тебе ее представили Ньевесы?

Тяжеловес стал прогуливаться вокруг хижины лоцмана, как будто невзначай, господин сержант, и в это утро увидел ее на ферме — она работала вместе с женой Ньевеса. Бонифация — вот как ее зовут. Не ошибся ли Тяжеловес? С чего бы она стала жить у Ньевесов, ведь она послушница, почти монахиня. Нет, с тех пор, как ее выгнали, она уже не послушница и не носит формы, а Тяжеловес ее сразу узнал. Немножко ростом не вышла, но в теле и, должно быть, молоденькая. Только пусть он ничего не говорит остальным.

— Ты что, меня болтуном считаешь? — сказал сержант. — Брось свои дурацкие наставления.

Паредес принес им два стаканчика анисовки и постоял у стола, пока они пили, потом вытер тряпкой столешницу и вернулся за стойку. Черномазый, Блондин и Малыш направились к выходу, и, едва вышли за порог, солнце розовым пламенем зажгло их лица и шеи. Туман поднялся выше, и издали жандармы казались безногими калеками или путниками, перебирающимися вброд через пенистую реку.

— Не трогай Ньевесов, они мои друзья, — сказал сержант.

А кто собирается их трогать? Но было бы безумием не воспользоваться случаем, господин сержант. Только они двое и знают про это и обделают дело как добрые товарищи, верно? Тяжеловес обработает ее и уступит ему, в общем, пополам, договорились? Но сержант, покашливая, — не нравятся ему эти дележки — и, выпуская дым изо рта и ноздрей, — какого черта, почему это ему должны достаться объедки.

— Но ведь я ее первым увидел, господин сержант, — сказал Тяжеловес. — И узнал, кто она, и все прочее. Но смотрите-ка, что здесь делает лейтенант.

Он указал в сторону площади. Утопая в белесой мути и жмурясь от солнца, к таверне приближался лейтенант в свежей рубашке. Когда он вынырнул из тумана, брюки до колен и ботинки были у него влажные от пара.

— Пойдемте со мной, сержант, — сказал он с крыльца. — Нас хочет видеть дон Фабио.

— Не забудьте о том, что я вам сказал, господин сержант, — сказал Тяжеловес.

Лейтенант и сержант по пояс погрузились в туман. Пристань и окрестные низенькие хижины уже поглотили его волны, вздымавшиеся теперь до самых крыш, но холмы были залиты ярким светом, в прозрачном воздухе четко вырисовывались строения миссии, зеленели, словно омытые, кроны деревьев, стволы которых, казалось, растворились в тумане, и солнечные блики играли на листьях и ветвях, опутанных серебристой паутиной.

— Вы поднимались к монахиням, господин лейтенант? — спросил сержант. — Девочкам, наверное, задали порку, а?

— Их уже простили, — сказал лейтенант. — Сегодня их поведут на речку. Начальница мне сказала, что больной уже лучше.

На крыльце дома губернатора они отряхнули мокрые брюки и соскребли о ступеньки грязь, налипшую на подошвы. Дверь была забрана проволочной сеткой, такой частой, что через нее ничего не было видно. Им открыла босая старуха авгарунка, и они вошли. В помещении было прохладно и пахло зеленью. Окна были закрыты, и в комнате царил полумрак. Смутно виднелись развешанные на стенах фотографии, луки, пукуны, пучки стрел. Вокруг ковра из чамбиры стояло несколько кресел-качалок. На пороге смежной комнаты, сияя лысиной, улыбаясь и протягивая руку — лейтенант, сержант, — показался дон Фабио — представьте себе, пришел приказ! Он легонько хлопнул лейтенанта по плечу — как поживаете? — и любезным жестом указал на кресла — как вам нравится эта новость? Просто не верится! Но сначала не выпить ли нам пивка? Он отдал распоряжение по-агварунски, и старуха принесла две бутылки пива. Сержант залпом осушил свой стакан, лейтенант вертел свой с озабоченным и растерянным видом, дон Фабио пил, как птичка, отхлебывая крохотные глотки.

— Приказ передали по радио монахиням? — сказал лейтенант.

Да, сегодня утром, и они немедленно известили дона Фабио. Дон Хулио все время говорил — этот министр ставит палки в колеса, он мой злейший враг, ничего из этого дела не выйдет. И это была чистая правда, вы же видите, сменилось министерство и тут же пришел приказ.

— Прошло уже столько времени, — сказал сержант. — Я и забыл о бандитах, губернатор.

Дон Фабио Куэста по-прежнему улыбался. Им надо отправиться как можно раньше, чтобы вернуться до наступления дождей, паводки на Сантьяго страшная штука — сплошные водовороты и бурелом, сколько жизней унесли эти паводки.

— У нас на посту всего четыре человека, а этого мало, — сказал лейтенант. — К тому же одному жандарму придется остаться здесь, нельзя же бросить на произвол судьбы полицейский участок.

Дон Фабио лукаво подмигнул — но ведь новый министр друг дона Хулио, понимаете — друг. Он оказал ему всяческое содействие, и они отправятся не одни, а вместе с солдатами из Форта Борха. И там уже получили приказ, лейтенант. Офицер отпил глоток и отозвался без особого энтузиазма: а, это другое дело. Но он все-таки не возьмет в толк этот приказ — и лейтенант озадаченно покачал головой, — ведь теперь это вроде воскресения Лазаря, дон Фабио. Что ж он хочет, так уж водится в нашем отечестве, лейтенант, этот министр все волынил и волынил, думая повредить одному только дону Хулио и не отдавая себе отчета в том, какой ужасный ущерб он наносит всем. Но лучше поздно, чем никогда, правда?

— Но ведь уже давно нет жалоб на этих бандитов, — сказал лейтенант, — последняя поступила вскоре после того, как я приехал в Санта-Мария де Ньеву, видите, сколько времени прошло.

Какое это имеет значение, лейтенант? Нет жалоб здесь, так есть в других местах, и кроме того, эти каторжники должны поплатиться за то, что натворили, налить вам еще пивка? Сержант кивает и снова залпом осушает стакан. Дело не в этом, губернатор, просто они, скорее всего, зря проездят — вряд ли эти подонки все еще там. А если дожди затянутся, сколько времени им придется оставаться в лесах точно заживо погребенным! Ничего, ничего, сержант, через четыре дня они должны быть в Форте Борха, и еще вот что лейтенанту надо иметь в виду: дон Хулио принимает это дело близко к сердцу. Негодяи заставили его потерять много времени и вывели из терпения, а такие вещи он не прощает. Не говорил ли лейтенант, что мечтает вырваться отсюда? Если все будет хорошо, дон Хулио ему поможет, дружба этого человека дороже денег, лейтенант, дон Фабио знает это по собственному опыту.