Книга Рио-де-Жанейро. Карнавал в огне - Руй Кастро

Кораблю незачем было сдвигаться с места. Самим своим существованием он изменял все вокруг себя.

Копакабана была первым изначально космополитичным районом Бразилии. У нее нет деревенского, пригородного или провинциального прошлого, каким обладают все города, развивающиеся по классическому сценарию. На это не было времени. По правде говоря, такое впечатление, что никакого «прошлого» не было вообще — ничего значительного в колониальные времена или при империи здесь не случалось. Копакабана родилась вместе с республикой. Открыв глаза, она сразу же оказалась в двадцатом веке. Но, как это ни удивительно, ее первые поселенцы чувствовали себя неразрывно связанными с этой землей. Вместе с первыми бунгало в норманнском стиле, населенными богачами и иностранцами, появились атрибуты, необходимые каждому настоящему городу: электричество, газ, телефон, транспорт, заранее спланированные улицы, магазины, собственная газета (еженедельник «Бейра-Мар» — «Морской берег») и даже кабаре, «Мере Луиз», где сдавали комнаты на час и которое пользовалось славой самого «злачного» притона разврата в мире, где слово «разврат» не имело особого смысла. Одновременно с «Копа» в 1923 году выросли первые многоквартирные дома, и некоторые из них были не менее роскошными, чем сам отель, а их обитатели вели жизнь, достойную персонажей Эдит Уортон. Затем появились кинотеатры, рестораны, бары и множество гостиниц. Начиная с 1930 года на месте бунгало были воздвигнуты небоскребы (небо в те времена было ниже) — здания метров по двадцать семь в высоту выстроились шеренгой, сформировав белоснежную стену вдоль моря. Затем здесь появились представители среднего класса, банки, школы, больницы, туристические агентства, казино и всяческие магазины. В 1940 году реклама утверждала, что можно родиться, прожить всю жизнь и умереть в Копакабане, так ни разу и не покинув этот район. Да и кому захочется покидать его?

Это был первый район, сложившийся по соседству с пляжем, и его обитатели могли ходить туда в любое время; здесь раньше, чем в любой другой части города, спорт занял прочное место в жизни горожан, местные жители отличались ото всех остальных кариок замечательным загаром. И именно здесь родился новый рецепт счастья: поменьше на себя надевай и побольше радуйся жизни. В 1920-м в Копакабане было 17 000 жителей, в 1940-м — 74 000, в 1950-м — 130 000, в 1960-м — 183 000. Откуда взялись все эти люди? Отовсюду, со всей Бразилии и из других стран сюда спешили представители всех классов общества. Но стоило им проехать сквозь тоннель под авенидой Принцесса Исабель, как они оставляли свое происхождение позади и очень быстро перенимали новый ритм жизни. Это относится к интеллектуалам, артистам, банкирам, дипломатам, бизнесменам и беднякам. Немало последних приехало с северо-востока Бразилии, они нанимались носильщиками, вешали на дерево напротив здания, где работали, клетку с птицей и в мгновение ока превращались в местных жителей. Рио всегда был синтезом, а Копакабана — его воплощением.

В самбе 1940 года «Копакабана», сочиненной Жоау де Барру и Алберту Рибейру, этот район называется princesinha do mar (морская принцесса). Ладно, но кто тогда королева?

В сороковые и пятидесятые у Копакабаны не было соперниц. По сравнению с авенидой Атлантика бледнели даже променад дез Англе в Ницце и Круазетт в Каннах, которые вдохновляли некогда ее создателей. Ни та ни другая улица не могла сравниться с авенидой Атлантика ни длиной, ни красотой и изяществом, не говоря уже об изящных созданиях, порхавших по ней. И в то время как жизнь двух последних чудесных курортов во всем зависит от сезона, в Копакабане она кипит в любое время года: здесь постоянно, каждый день бывает столько народа, сколько появляется в Ницце только в самые горячие дни высокого сезона. Но дело не только в этом. Если Копакабана — это, можно сказать, Ницца и Канны, взятые вместе, то есть у нее и марсельская сторона, не такая законопослушная и респектабельная, населенная жиголо, контрабандистами, содержанками и подозрительными личностями с респектабельной внешностью. И в течение тех тринадцати лет, пока азартные игры были в Бразилии разрешены законом, начиная с 1933 года, Копакабана походила еще и на Монте-Карло, а два ее знаменитых казино, «Атлантика» и «Копа», поглощали целые состояния, и деньги рекой текли в этот район. С такой прибылью казино могли позволить себе устраивать любые развлечения, какие им заблагорассудится. Во время войны в Рио приезжал Бинг Кросби, более известный в те времена, чем Синатра. Французы прибывали толпами: Морис Шевалье, Жан Саблон, Шарль Трене, Эдит Пиаф, Ив Монтан. Некоторые оставались насовсем, как оркестр Рея Вентуры, с Полом Мистраки в качестве аранжировщика и солистом Генри Сальвадором, — они провели в казино квартала Урка много лет и уехали только после войны, впитав немало ритмов самбы.

В 1946-м помешанное на морали правительство закрыло бразильские казино (оставив, таким образом, без работы десятки тысяч людей). А любители крупных ставок просто обналичили свои фишки и отправились попытать удачи в Лас-Вегасе, где в те времена были только гремучие змеи да один-единственный отель посреди пустыни — «Фламингу», принадлежавший гангстеру Багси Сигелу. Так все и закончилось. Лас-Вегас неизбежно стал Лас-Вегасом, а по истечении своего мандата президент-моралист, старый маршал Дутра, вернулся домой, надел пижаму и лег спать.

Но этого было мало, чтобы убить Копакабану. Наоборот, закрытие казино привело к расцвету ночных клубов, примерно как это случилось в Нью-Йорке после отмены «сухого закона», когда заведения, торговавшие алкоголем из-под прилавка, оказались не нужны. Не успели еще замереть рулетки, как Копакабана поставила ночные развлечения на поток и множество клубов открывались в семь вечера, чтобы закрыться только в семь утра. Их были десятки, роскошных и попроще, от Леме до площади Лидо, от Беко дас Гаррафас (Бутылочного переулка), до «Паласа Копакабана», затем небольшое белое пятно, заполненное жилыми домами, но около посто 5 и посто 6 клубы появляются вновь и тянутся почти сплошной линией вдоль пляжей, улиц и переулков. Их открывают в отелях и маленьких тупичках — везде, где найдется место поставить пианино и десяток столиков. Некоторые из них стали легендами, как «Vogue», «Sacha», «Plaza», «Drink», «Arpège», «Meia-Noite» («Полночь»), «Clube da Chave» («Клуб ключей»), а позже «Cangaceiro» («Бандит») и «Fred’s». Это самые крупные и дорогие; сюда наведывалось столько политиков, кинозвезд и знаменитостей, что официанты и метрдотели имели больший опыт международного общения на высшем уровне, чем иные послы.

В этих клубах, с их прокуренным воздухом и сильным запахом дубовых бочек, реальная жизнь отступала на второй план. Время отмеряли не часами, а вспышками страсти, флирта, внезапного влечения, изменами, амурными победами, пьяными кутежами, ревностью и драками. Недозволенный поцелуй в коридоре, ведущем в туалет, мог означать развод, если становился достоянием общественности. Не то чтобы эти люди придерживались пуританских взглядов, вовсе нет. Но правила поведения в сороковые и пятидесятые были не такими, как сейчас (хотя бывали случаи, когда за одним столиком встречались экс-мужья и экс-жены, потягивая виски со своими новыми пассиями). Первые роли в таких вечерах доставались мужчинам и женщинам, умудренным опытом, и умелым искусителям, и никто не знал, когда же они ложатся спать. Выходя из клуба в лучах утреннего солнца, они могли похвастаться мешками под глазами, достойными Тристана Тзары и Тэды Бара. Затем они отправляли свои драгоценные тела на отдых в загородный клуб.