Книга Зяблики в латах - Георгий Венус

Как-то его подвода шла сразу же за моей.

— Меня, господин поручик, мужик намедни о земельном законе генерала Врангеля спрашивал, — рассказывал ему рядовой Ершов, красноармеец, взятый за Ново-Алексеевкой. — Как это понять, спрашивал, что купчих двадцать пять лет выдавать не будут?

— Спрашивал?.. Ну, а ты? Ты его спрашивал? А? Все ль по-старому, свобода и равенство и братство? А?

— Никак нет!.. Только насчет генерала Врангеля не знал я, конечно.

— Не знал, конечно? И не надо знать тебе вовсе! Состаришься!

И, засмеявшись, поручик Скворцов приподнял над подводой уже смятое, общипанное дерево и швырнул его в канаву.

— А ну, беги лучше! Руби это вот! Видишь?..

После густого жирного борща хотелось лежать, положив голову на путаную, мягкую траву, и спать, спать, спать… Но подводы уже стягивались к дороге.

— Цинизм, говорите?.. Ну, а что мог я ему ответить? Ну, что?..

Поручик Скворцов все еще возился над котелком, вытирая дно коркою хлеба.

— Ну, что?.. Вам бы, поручик Науменко, только зацепку найти, чтоб потом три часа сряду галиматью всякую растягивать!.. Так и сказать: двадцать пять лет!.. Да?.. Дорогой Ершов, для отдыха это! У красных это, Ершов, передышкой называется… Так, что ли, поручик Науменко?

— Поручик!

— Молчите, поручик! Люди воспитанные не перебивают! Так и сказать:…для отдыха, значит, а вам, дуракам, для одиночного обучения… деньги сносить… кому следует… Да?.. В портфели и в банки складывать?.. В наши, гражданин Ершов!.. — еще подчеркнуть, может быть?..

— Вы превратно поняли, поручик Скворцов!

— Кого? Вас?.. Или, может быть, генерала Врангеля?.. Пошли вы к черту, поручик Науменко, и не суйтесь с вашими замечаниями!..

Подводы выстраивались вдоль дороги. Поручик Скворцов встал. Прикрепил котелок к поясу.

— Allons!..[6]

Над имением Фальцфейна рвалась шрапнель. С правого и левого фланга наших цепей медленной лавой рассыпалась далекая конница. Вдруг конница метнулась вперед и, оторвавшись от флангов, хлынула на имение.

— Бегут!.. Бегут!.. — закричал штабс-капитан Карнаоппулло и, выхватив шашку, уже не пригибаясь, бросился вперед.

Вечером того же дня мы лежали в саду имения. Вечерние лучи, с трудом раздвигая листья, пробивались сквозь чащу редкими рассеченными полосками. В кусты крыжовника и смородины они не попадали вовсе.

— Здесь, поручик Скворцов, всё недели на две позже зреет! — сказал, подходя к нам, поручик Злобин. — Хотя, — видите? — на верхушках зрелые уже есть. И крупные… Эх, черт!

Но добраться до зрелых вишен было трудно. Верхушки деревьев не выдерживали тяжести тела и гнулись, уводя ветви из-под самых рук.

— Сейчас мы это устроим!

Поручик Скворцов вскочил с травы и замахал в воздухе фуражкой.

— Сюда! С топорами!

…Я вышел из сада, думая найти пруд или речку и смыть с себя многодневную пыль.

— Пойдем-ка лучше в зверинец, — сказал, встретив меня на улице, поручик Науменко. — Там, говорят, зебры есть и медведи всякие — бурый, и черный, и белый… Эт-тот чудак Фальцфейн!.. Ах ты, господи, и понабирал же он себе друзей-приятелей!

К улице прилегали длинные коричневые строения, очевидно склады. Двери были под замком. Лишь одна дверь деревянного сарая в конце улицы была открыта настежь. Под дверью толпились солдаты.

— Заткнули б глотку, шибче бить можно, — кому-то из толпы деловито советовал бородатый унтер-офицер, сверхсрочного типа. — Оно и сбиться можно, в подсчете это, при крике, значит. А раз ему сто — так сто и натягивай, раз двести…

— Незачем затыкать! — возразил другой, тоже унтер-офицер, но помоложе. — Ухо не барабан, не лопнет…

— Другим наука!

Мы уже подходили к толпе, когда, обогнав нас, подбежал какой-то молодой безусый подпоручик. Подбежав, он остановился и стал тяжело дышать. Очевидно, бежал он издалека.

— Комитеты устраивать?!. Марксов развешивать?!.- уже пробиваясь сквозь толпу, кричал он. — Шомполами его! Да, шомполами!.. Так!.. Так!..

За дверью раздались глухие крики.

— Ну, не хотите, не надо. Пойдем! — Поручик Науменко вновь вышел на дорогу. — В зверинец, значит?.. А хотите, я расскажу вам, как однажды при большевиках в Одессе…

Солдаты толпились и за имением возле высокой частой изгороди.

— Вот и пришли, — сказал поручик Науменко, только что окончив рассказ о расстрелах в Одессе. — Это и есть знаменитый зверинец. А ну, что тут такое?

Мы подошли к забору.

За забором, по полю, по которому, точно играя в перегонку, скользили легкие перекати-поле, с трех сторон, рассыпавшись в цепи, метались солдаты. Они загоняли в тупики забора испуганную зебру и двух низкорослых рыжих лошадей, — кажется, пони.

— Лови! Лови!

Солдаты возле зебры кричали и свистели. Некоторые, точно приплясывая, топали ногами.

— Лови! Лови-и!

— Тащи седло! Петька, седло тащи! Махом!

— Господин капитан! Забегайте, господин капитан! Слева забегайте!

Но капитан уже схватил зебру за гриву и, гикая, бежал рядом с ней. Цепи за забором перепутались и густой массой, беспорядочно, точно при атаке, бросились за капитаном.

— Расходись!

Я оглянулся. По дороге к нам подъезжал какой-то офицер в полном походном снаряжении.

— Расходись!.. Приказано всякие безобразия в имении прекратить! крикнул он, придерживая лошадь. Но вдруг откинулся назад и захохотал тоже, раскатисто и громко.

По полю, быстро обгоняя пони и вырвавшуюся из рук капитана зебру, бежали два страуса. Под хвостами у них болталась подвязанная бумага. Бумага горела.

Я оставил поручика Науменко на заборе и тихо побрел дальше.

Ни ручейка, ни пруда под имением я не нашел.

Когда я возвращался в штаб, солдаты около сарая в конце улицы толпились, как и час тому назад.

Из открытых дверей на улицу все еще доносились крики, на этот раз женские.

— Как дерганет по задам, — рассказывал возле дверей унтер-офицер сверхсрочного типа. — Как дерганет — аж полосы!..

— Ей-богу, не понимаю! — ворчал вечером поручик Скворцов, расстилая шинель под деревом. — Вдруг ни с того ни с сего: беречь птицу!., беречь имение!., беречь деревья!..

И, помолчав, он повысил голос:

— Капитан!

— Ну?

— Варенья хотите, капитан?.. Знаете, вишневого? А?.. Сла-адкого!.. На хлеб или в чай… Хотите?..

— Ну?