Книга Блицфриз - Свен Хассель

— Думаешь, я сошел с ума? — яростно протестует Хайде.

— Еще спрашиваешь! Ты в партии уже давно. Членство в ней — первая ступенька на лестнице самоубийства.

— Кончай болтовню об этой треклятой партии. Потерпи до конца войны, — раздраженно рычит Старик. — Иди, Порта! Теперь нам нужна Москва! Займи позицию у третьей опоры! Свен, пойдешь с ним напарником. Ты можешь бросать оттуда гранаты!

И бросает мне сумку с гранатами. Подарок от обер-лейтенанта с черной повязкой на глазу.

Мы осторожно идем по железной балке. Она обледенела, и несколько раз мы едва с нее не падаем. Кроме гранат, мне приходится нести две сумки с патронами.

— Если б мы пошли в велосипедисты, — усмехается Порта, — то моментально переехали б этот мост на военной модели образца девятьсот третьего года с загнутым вверх рулем и такими ценными удобствами, как запасное колесо, пневматические шины и передвижной сортир.

С того берега пулемет выпускает по нам очередь трассирующих пуль.

— Любезная встреча, — кричит Порта и вежливо приподнимает свой цилиндр. Наконец мы доходим до нужной опоры и занимаем позицию.

С невероятной медлительностью Порта вставляет в пулемет ленту и выливает на замок полбутылки русской незамерзающей смазки.

— Чем больше масла, тем лучше, — усмехается он. — Я узнал это от одного сводника-китайца в тридцать седьмом году. Он выдавал своим работницам каждую субботу по два фунта вазелина.

Над нашими головами раздается громкий стук. Это лег Малыш с ручным пулеметом.

— Вот мы и здесь, детки, как вам нравится этот ландшафт? Кое-кто заплатил бы деньги за это зрелище!

— Hombre[77], — стонет Барселона. — Совсем как в Испании, когда мы воевали с чернорубашечниками на Эбро[78].

Вблизи перед нами взрывается минометная мина и сносит половину опоры.

Двое из отделения ранены и исчезают в невообразимо грязной воде реки. С того берега по нам начинает бить 20-миллиметровая автоматическая пушка. Это опасное оружие. Маленькие снаряды откалывают большие, зазубренные куски бетона, и те летят шрапнелью мимо наших голов. Два крупнокалиберных «максима» пристреливаются к нам.

— Пожалуй, пойду домой, — говорит Порта, поднимая глаза к небу. — Здесь слишком много стрельбы для миролюбивого берлинца.

— Отходим, — приказывает Старик с напряженным выражением лица.

Мы начинаем отходить, но появляется обер-лейтенант с черной повязкой на глазнице и палит в нашу сторону из автомата. Мы решаем остаться на месте.

— Держитесь, ребята! — доносится крик с берега. — Сейчас прибудут огнеметы.

— Я подержусь за его яйца, если окажусь рядом с ним, — обещает Малыш и стреляет из пулемета по дальнему берегу, где артиллерист 20-миллиметровки, кажется, сходит с ума.

Однако огнеметы все-таки появляются. Огнеметы и заряды взрывчатки. Их везут на каких-то странных машинах, представляющих нечто среднее между понтонами и аэросанями.

Мы следуем за ними и штурмуем передние доты, где русские сопротивляются с небывалым ожесточением. Это комсомольцы из промышленных районов.

Мне дали сумку с фанатами нового типа. Лейтенант-сапер серьезно предупреждает: «Если чуть-чуть этой жидкости попадет на руки, все мясо слезет. Мы как-то опробовали ее на собаке и не могли поверить своим глазам. Три прыжка, протяжный вой, а потом остался только скелет».

Я совершенно один с этой сумкой. Остальные держатся в отдалении от меня. Вместе с двумя саперами я устремляюсь к ближайшему доту. Он большой, с лифтом внутри.

Оружейный купол поднимается, будто кротовая кучка, короткоствольная пушка изрыгает из него пламя; затем он снова опускается в землю. Когда купол появляется снова, я бросаю в него две гранаты с красным крестом.

Толстая сталь словно бы тает. Испарения от купола жгут нам легкие и глаза, хотя мы надели новые чешские противогазы.

— Я ухожу! — лаконично говорит один из саперов. — Это сущее безумие!

— Оставайся на месте, — хрипит другой, прижимая к груди патрубок огнемета. — Не забывай, что ты штрафник! Жаль, что тебя не ликвидировали в Гермерсхайме, проклятый изменник! Фюрер направил тебя сюда, чтобы ты искупил свою вину. Тебе так и не увидеть Москвы!

Я не вмешиваюсь. Не мое дело, если этот разжалованный лейтенант — штрафник. Насколько это касается меня, пусть его ликвидируют или делают с ним, что угодно.

Я бегу вперед, к следующей снарядной воронке, бросаю две гранаты с красным крестом и вжимаюсь в кратер.

Саперы подбегают ко мне. Один из них поднимает огнемет и пускает в дот длинную, шипящую струю огня.

В это время бывший лейтенант выскакивает из воронки и с поднятыми руками бежит к позициям русских.

— Брось в него гранату! — кричит другой сапер.

— Пошел ты! — отвечаю я. — Если он погибнет, то не от моей руки!

— Таффарищ, таффарищ, нье стреляйт! — кричит штрафник всего в нескольких метрах от русских позиций.

Я желаю ему успеха. Если он вернется, в Гермерсхайме его ждет ужасная смерть. Мало кто знает, что происходит в этой тюрьме, но пятая рота несла там охрану сразу же после французской кампании. С начальником особого отделения обер-фельдфебелем Шёном лучше было не сталкиваться. Однажды он едва не сломал хребет Малышу за то, что тот швырнул в него дубовым столом. Малыш до сих пор слегка горбится после того «дружеского похлопывания» по спине. Это назвали так, чтобы избежать необходимости писать рапорт начальнику тюрьмы, обер-лейтенанту Ратклиффу. На свете еще не было более ненавидимого офицера. В этом были совершенно согласны служащие тюрьмы, охрана и заключенные. Во всех других отношениях согласия не было. Там шла трехсторонняя война, и в лучшем положении находилась рота охраны. Ни одно охранное подразделение не проводило там больше трех месяцев. В худшем положении находились тюремщики. Они были пожизненными заключенными — даром что с ключами. Никто из них не смел выходить из тюрьмы в одиночку из страха столкнуться с прежним заключенным, которому вернули звание и который воспользовался отпуском, чтобы вновь посетить военную тюрьму.

Мы с Портой однажды встретились с лейтенантом, у которого было столько орденских ленточек, что он походил на ходячую рекламу магазина красок. Как-то ночью, далеко за позициями русских, он сказал, что хочет вернуться в Гермерсхайм, дабы свести счеты с тремя фельдфебелями-тюремщиками.

— Я заставлю их первыми нанести мне удар, — мстительно усмехнулся он.

— Да, конечно, — сказал Порта. — Я прекрасно вижу эту картину без очков. Вы хотите встретиться с ними, будучи в солдатском мундире. Ударить офицера — дорогое удовольствие. Даже если не знаешь, что это офицер.