Книга Отечество без отцов - Арно Зурмински

Твоя Эрика.

Дневник Роберта Розена

Никто здесь сейчас и не помнит о том, что у меня сегодня день рождения. Зато дома обо мне вспоминают. Хотя еще неделю назад мы тут тоже говорили об этом. Годевинд обещал нарвать для меня букет цветов, но в России кроме ледяных узоров на окнах ничего другого для таких целей больше нет. А дома уже горят рождественские свечи.

В обед я достаю плитку шоколада из ранца и угощаю своих товарищей.

— В честь праздника, — говорю я.

Когда я дарю унтер-офицеру сигару, то до него начинает доходить. Он вручает мне компас, который обнаружил в русском танке. Чтобы я всегда мог найти дорогу к дому.

После обеда я начинаю охоту на вшей, вылавливая их из рубашки и свитера, но нахожу лишь пять штук. Их становится меньше, эта Россия и для вшей слишком холодная.

Годевинд говорит, что я должен прочесть что-нибудь на Рождество, например, стихотворение на восточно-прусском диалекте.

Но как можно в таких жутких условиях праздновать Рождество?

— Это подобно юмору висельника, — говорит Годевинд.

Но мы должны доставить себе удовольствие, иначе загнемся.

Даже ротный фельдфебель поздравляет меня с днем рождения. Я ему рассказал, что хотел бы получить отпуск на родину по случаю женитьбы.

— Жениться! — воскликнул он и рассмеялся. — Невестой солдата является его винтовка, больше тебе ничего не нужно.

В довершение к моему празднику фельдфебель устроил чистку оружия. Надо было смазать винтовку маслом и удалить с нее налет «солдатского золота», то есть ржавчины. Затем почистить сапоги и уничтожить вшей.

Вечером я выменял на сигареты бутылку шнапса и пустил ее по кругу среди моих боевых друзей. Когда бутылка опустела, мы запели: «Дикие гуси с шумом летят в ночи…».

В кровавой России

Дорогая Ильза!

Вчера мы впервые участвовали в атаке. Все закончилось хорошо, у нас не было даже раненых. Сейчас мы размещаемся в деревне, которой овладели. Три дома полностью уничтожены, остальные находятся в таком жалком состоянии, какого я еще никогда не видел. Когда переступаешь порог деревянной хибары, то не понимаешь, куда вначале попадаешь: в кухню, спальню или в свинарник. Забитые до крайней степени домочадцы прячутся по самым дальним закуткам. Когда я вспоминаю наш чудесный дом, то по-особому воспринимаю все, что с ним связано, и мне становится понятно, почему этот народ внушает такой ужас.

На отпуск в ближайшем будущем я уже не рассчитываю, вначале должен быть нанесен окончательный удар. Надеюсь, что после этого мы вернемся в рейх.

Только что нам стало известно, что Америка и Япония объявили войну друг другу. Теперь у нас вновь идет настоящая Мировая война, правда, сегодня обстановка применительно к нам значительно благоприятнее, чем в 1914–1918 годах. Фюрер сразу же на это отреагировал и также объявил Америке войну. Кто знает, возможно, мы еще поскачем на Дикий Запад.

Я подам рапорт нашему ротному фельдфебелю на отправку в Африку. В Киренаике еще требуются наши солдаты для наведения порядка. По пути заеду в Мюнстер.

Голод и холод все больше подрывали военные устои армии и придавали солдатам кайзера вид банды разбойников, а ведь еще недавно они шагали вперед во всем своем воинственном блеске. От дыма костров они теперь покрылись сажей, а глаза нещадным образом покраснели и воспалились. Их лица скрылись за длинными, спутанными бородами и были к тому же вымазаны застывшей на морозе кровью, которая стекала с недожаренных кусков конины, когда они разрывали ее зубами, держа эти куски перед собой на штыках. Вряд ли нашелся бы разбойник, имевший более отталкивающий вид.

Дневник вестфальца, 1812 год

И вновь это случилось ранним утром. Снова это была безликая деревня, названия которой никто не знал.

— В этой России слишком много деревень, — сказал Годевинд. — Если мы даже будем каждое утро брать по одной из них, то и тогда дел нам хватит на десять лет вперед.

Это был день, который совсем не запомнился тем, какая была тогда погода: светило ли солнце или все кругом оставалось сумрачным? Температура была сносной, около семи градусов мороза.

Пока стреляла артиллерия, Годевинд выкурил сигарету, затем еще одну, поскольку полагал, что лучше уж выкурить все сигареты, чем погибнуть, и больше уже вообще не курить. Роберт Розен ел снег. Когда какой-то заяц понесся по полю, то последовал приказ: огонь ни в коем случае не открывать. Нейтральная полоса — самое безопасное место для зайцев.

Деревня напомнила о той местности, откуда они несколько дней назад привезли свинью. Но любая русская деревня сразу же напоминает о другой, себе подобной. Вновь часть домов горела, когда они приближались к деревне, скрываясь за клубами дыма. Каждый думал о том, куда он упадет, если в него попадет пуля. Время остановилось, секунды, подобно каплям, медленно растворялись в снегу.

Из дыма возникли первые строения. За ними из снега стало подниматься солнце, ему тоже приходилось пробиваться сквозь дымовую завесу. Несколько человеческих фигурок покинули один из домов и огородами побежали к опушке леса. Вальтер Пуш готов был уже выстрелить, но Годевинд ударил его по руке.

— Это же дети!

С пригорка, возвышавшегося над деревней, застрочил по наступавшим солдатам пулемет. Оказавшись, наконец-то, под прикрытием домов, они побежали от двери к двери, ударами сапог распахивая их, врывались в помещения с оружием наперевес, но находили там лишь перепуганных женщин, детей и стариков. Одна из старушек молилась перед образами.

Пулемет вел стрельбу прямо по деревне. Звенело оконное стекло, снег на крышах взрывался маленькими фонтанами. Один из солдат в соседнем взводе получил ранение в плечо, санитары потащили его в сарай и наложили повязку. Прошло еще четверть часа, прежде чем пулемет внезапно замолк.

Вальтер Пуш и Роберт Розен стояли перед горящим домом и грели руки. Талая вода текла вдоль улицы, окрашенная кровью одной из коров, которая выбежала из горящего сарая и попала под пулеметный огонь. Пока они согревали руки, рухнула крыша, сноп огня устремился в небо.

Одно из отделений, обойдя участок леса, огнеметами выкурило пулеметное гнездо, а затем спустилось с пригорка с пулеметом, захваченным в качестве трофея. Убитые так и остались лежать там.

Вместе с немецкими солдатами пришли и дети, убежавшие до этого в лес. Они также обступили огонь и грели свои руки. Воняло горелым мясом.

Трое пожилых деревенских мужиков были посланы на пригорок с лопатами, чтобы похоронить убитых. Наполовину сгоревшую корову тоже следовало закопать неподалеку.

Женщины вышли на порог, держа хлеб в руках. Они проклинали тех, кто был убит на пригорке, за то, что те накликали такую беду всей деревне. Некоторые выражались так недвусмысленно, что это вызывало улыбку.