Книга Юг без признаков севера - Чарльз Буковски

Даже моя жена! Где моя жена? Сестра, поднимите мне постель, у меня спина болит!

ВОТ ТАК! Выше! Нет, нет, боже мой, вы слишком высоко ее подняли! Ниже, ниже! Вот так. Стоп! Где мой ужин? Я еще не ужинал! Послушайте…

Медсестра вышла.

Я все время думал о маленькой мочевой машинке. Возможно, придется такую купить, носить с собой всю жизнь. Нырять в переулки, за деревья, оправляться на заднем сиденье машины.

Оклахомец с кровати номер один был не слишком разговорчивым.

– У меня нога, – неожиданно сообщил он стенам, – ничего не понимаю, нога у меня за ночь вдруг вся распухла, и опухоль не спадает. Больно, больно.

Седой парень в углу нажал на кнопку.

– Сестренка, – сказал он, – сестренка, как насчет притабанить мне целый кофейник?

В самом деле, подумал я, у меня основная проблема – как не сойти тут с ума.

10.

На следующий день седой (который кинооператор) уселся со своим кофе на стул рядом с моей кроватью.

– Не перевариваю этого сукина сына. – Он говорил о желтой мочептице. Ладно, ничего не оставалось – только разговаривать с седым. Я рассказал ему, что до моего нынешнего состояния жизни меня, в общем и целом, довело пьянство. Прикола ради я поведал ему и о некоторых своих дичайших запоях и кое-что о тех безумствах, что имели место. У него самого тоже крутые бывали.

– В старину, – сказал он мне, – между Глендэйлом и Лонг-Бичем, кажется, ходили большие красные поезда. Ходили они весь день и почти всю ночь, только часа полтора их не было, наверное, между 3.30 и 5.50 утра. Так вот, поехал я однажды и надрался, и встретил кореша в баре, а после того, как бар закрылся, мы поехали к нему и допили то, что у него оставалось. Я от него свалил и как бы потерялся.

Свернул в тупик, только я не знал, что это тупик. Ехал дальше, причем ехал довольно быстро. Так я гнал, пока не наткнулся на рельсы. Стукнулся о них я так, что баранка подскочила и шарахнула меня по подбородку – так, что меня вырубило.

И вот сижу я в машине прямо на рельсах в отрубе. Только мне повезло, поскольку это как раз были те полтора часа, когда поезда не ходят. Уж и не знаю, сколько я там просидел. Меня разбудил паровозный гудок. Я пришел в себя, вижу – на меня поезд мчится. Времени хватило ровно на то, чтоб машину завести и сдать назад.

Поезд пронесся мимо. Я отогнал машину домой – передние колеса все погнутые и ходят ходуном.

– Это круто.

– А в другой раз сижу я в баре. В аккурат через дорогу – столовка для железнодорожников. Поезд останавливается, и работники выходят поесть. А я сижу в этом баре рядом с каким-то парнем. Он поворачивается ко мне и говорит: “Я раньше такую штуку водил, хоть сейчас повести смогу. Пошли, посмотришь, как я ее заведу.” Я с ним выхожу, залезаем мы на паровоз. Еще бы, конечно он его раскочегарил. Хорошую мы скорость набрали. Тут я начал прикидывать: а я-то какого беса здесь делаю? Говорю парню: “Не знаю, как насчет тебя, а я выхожу!” Я достаточно о паровозах знал, чтоб сообразить, где у него тормоз. Дергаю за ручку, и не успел поезд остановиться, я сигаю с борта. Он сигает с другого, и больше я его никогда не видел. Довольно скоро вокруг паровоза собирается здоровенная толпа: полиция, инспекторы с железной дороги, мудаки из депо, репортеры, просто зеваки. Я стою сбоку, наблюдаю. “Пошли поближе подойдем, позырим, че там такое!” – говорит кто-то рядом. “Ну на хуй,” – отвечаю я, – “паровоз как паровоз.” Я испугался: может, кто-то меня засек. На следующий день репортажи в газетах. Заголовки: ПОЕЗД ИДЕТ В ПАКОИМУ САМ. Я заметочку вырезал и сберег. Десять лет эту вырезку хранил. Жена, бывало, наткнется на нее: “Какого хрена ты эту писульку держишь? ПОЕЗД ИДЕТ В ПАКОИМУ САМ?” Я ей так и не сказал.

До сих пор боюсь. Ты – первый, кому рассказываю.

– Не волнуйся, – сказал я ему, – ни единая живая душа больше эту историю не услышит.

Тут жопа моя стала брыкаться по-настоящему, и седой предложил, чтоб я потребовал себе укол. Я потребовал. Сестра уколола меня в бедро. Уходя, она оставила шторку задернутой, но седой по-прежнему сидел рядом. На самом деле, к нему пришел посетитель. У посетителя был голос, отдававшийся у меня во всем перекосодрюченном нутре. Ну и орал же он.

– Я соберу все суда вокруг входа в бухту. Снимать будем прямо там. Мы платим капитану одного из этих судов 890 долларов в месяц, а у него под началом еще два парня. Весь флот уже готов. Я думаю, надо его использовать. Публика готова к хорошой морской истории. Ей со времен Эррола Флинна морских историй не давали.

– Ага, – отвечал седой, – такие штуки по кругу ходят. Сейчас публика готова. Ей нужна хорошая морская история.

– Конечно, множество ребятишек не видело никогда морской истории. Кстати, о ребятишках, я только их и буду использовать. На все суда их запущу. Старики только в главных ролях будут. Подтянем эти суда к бухте и будем снимать прямо там. Двум кораблям мачты нужны, а так с ними все в порядке. Поставим мачты и начнем.

– Публика точно готова к хорошей морской истории. Это по кругу ходит, сейчас круг замкнулся.

– Их бюджет волнует. Да черт возьми, это ни гроша стоить не будет. Чего ради…

Я отодвинул шторку и обратился к седому:

– Слушай, можешь считать меня сволочью, но вы, парни, сидите прямо у моей кровати. Ты бы не мог отвести своего друга к себе на кровать?

– Конечно, конечно!

Продюсер вскочил:

– Черт, простите. Я не знал…

Он был жирен и омерзителен; самодовольный, счастливый, тошнотворный.

– Ладно, – сказал я.

Они перешли на кровать к седому и продолжали трепаться насчет морской истории.

Все умирающие восьмого этажа Госпиталя Царицы Ангелов могли слышать их морскую историю. В конце концов, продюсер ушел.

Седой посмотрел на меня.

– Это величайший продюсер в мире. Великих картин он сделал больше, чем кто бы то ни было из живущих. Это был Джон Ф.

– Джон Ф., – сказала мочептица, – да, он снял несколько великих картин, просто великих картин!

Я попробовал заснуть. Ночью спать было трудно, поскольку все храпели.

Одновременно. Седой – громче всех. Утром он постоянно будил меня и жаловался, что всю ночь глаз не сомкнул. В тот раз мочептица всю ночь вопил. Сначала – потому что не мог просраться. Рассупонь меня, господи, мне надо оправиться! Или что ему больно. Или где врач? Врачи у него постоянно менялись. Один не выдерживал, и его место занимал другой. Никак не могли обнаружить, что с ним не так. А с ним все было в порядке: он просто хотел к мамочке, а мамочка уже умерла.

11.

Наконец, я смог их заставить перевести меня в полуприватную палату. Но от переезда стало только хуже. Его звали Херб, и медбрат сообщил мне:

– Он не болен. С ним все в полном порядке. – Он носил шелковый халат, брился дважды в день, у него был телевизор, который он никогда не выключал, к нему весь день валом валили посетители. Он руководил сравнительно крупным бизнесом и придерживался формулы, что если седые волосы стричь коротко, это будет указывать на молодость, продуктивность, разум и жестокость.