Книга Прекрасная толстушка. Книга 1 - Юрий Перов

Плавки упали в море. Он, удивленно взглянув на меня, завел обе руки под резинку трусиков и, опустив их до колен, зарылся лицом в мой живот и стал, покусывая, целовать его, как-то по-особенному урча при этом. Его волосы уже начали просыхать и снова поднялись упругим рыжим ворсом. Я зарыла в них ладонь и, надавив на его пушистую макушку, простонала, сжимая в полубеспамятстве бедра:

— Мой Сладкий Ежик…

Его рука между тем протискивалась между бедер, которые я толком и развести не могла, потому что трусики держали мои ноги, как путы.

Каким-то чудом стряхнув с себя трусики, я поставила одну ногу чуть повыше на камень и пустила его руку туда, куда она стремилась. Он схватил меня в пригоршню так, что снаружи ничего не осталось, и сильно, сладко, почти больно сжал…

От неожиданности я вскрикнула. Он ослабил руку, но не выпустил меня, и держал теперь бережно и нежно, как птенца, потираясь при этом лицом о мой живот, о волосы на лобке.

Потом он, не отпуская руки, медленно выпрямился и свободной рукой умело расстегнул пуговицы моего лифчика, а грудь словно сама сбросила его в воду. Он припал к соску как оголодавший младенец, взял его столько, сколько поместилось во рту, и выпустил только для того, чтобы взять другой.

Я подняла ногу, опиравшуюся на камень, и закинула на его бедро. Он свободной рукой подхватил ее и, медленно разжав другую, отпустил меня, и я почувствовала, как он, горячий, настойчивый, трепещущий, напористо, не разбирая дороги, стремительно врывается в меня…

Все было мгновенно и оглушительно… Потом он взял меня на руки и, шатаясь на камнях, отнес в море, в глубину, и я чувствовала, как вода коснулась сперва моих бедер, потом ягодиц, потом спины, потом я поплыла, перевернувшись на живот.

Совершенно невозможно передать это восхитительное ощущение плаванья нагишом после любви, когда твоя разгоряченная, еще вздрагивающая после бурного оргазма плоть вдруг погружается в холодную воду, которая обнимает тебя всю, остро ласкает внутренние поверхности бедер, шевелит волосы на лобке, колышет свободно парящие груди… Это может сравниться лишь с самой любовью…

Он выловил наши пожитки из воды, выжал и ждал меня, еще возбужденный, готовый к продолжению…

Когда я подплыла к нему, он передал мне наши купальники, подхватил меня и вынес на берег.

— Отпусти, — шептала я ему, — я же тяжелая…

— Своя ноша не тянет, — засмеялся он мне в ответ.

Мы занимались любовью еще несколько раз, нимало не заботясь о том, что нас может кто-нибудь сверху, со скал увидеть.

Подстилки у нас никакой не было и, чтобы песок не попал в самые нежные места, он сажал меня на себя… Никогда не забуду его восторженных глаз, которые, казалось, поедали меня. Он, выгибаясь всем крепким торсом, с силой подбрасывал меня, и я боялась сразу нескольких вещей. Во-первых, раздавить его — а во мне было уже под сто килограммов, во-вторых, я боялась, что он случайно выскочит из меня, и я, сев на него неправильно, просто сломаю его, а в-третьих, я боялась, что моя тяжелая, прыгающая вверх-вниз и еще как- то вбок грудь выглядит некрасиво.

Но, несмотря на все волнения, эта поза приносила мне максимум наслаждения и, кроме всего прочего, очень волновала и возбуждала. Ведь это была любимая поза служанки Фотиды из «Золотого осла» Апулея, с которой однажды мы вместе достигли вершины блаженства. Между прочим, у меня это было тогда в первый раз.

Все это продолжалось бесконечно. Я уже потеряла счет нашим любовным схваткам, но не отказывала себе каждый раз после зайти по пояс в воду и медленно присесть, широко разведя ноги и чувствуя, как прохладная вода остужает и одновременно возбуждает.

Он тоже вместе со мной входил в воду, проплывал в бешеном темпе, разворачивался и плыл обратно. Подплыв ко мне, хватал за руку и тащил на берег. Я с ужасом видела, что он выходит из холодного октябрьского моря таким же возбужденным, как и вошел. Я даже начала сомневаться, кончает ли он. От кого-то я слышала о такой болезни, когда мужчины не могут кончить и часами тщетно мучают своих партнерш. Но ведь это же ерунда, возражала я самой себе, глупости! Я ведь чувствовала, как он горячо, обильно вливает в меня свою страсть… Да и сама я разве насыщаюсь раз от раза?

Мы просто с ним совпали. У него несколько месяцев не было женщин, у меня долго, бесконечно долго не было мужчин наяву. Зато они являлись мне каждую ночь в таких изощренных, запретных сновидениях, что я просыпалась каждый раз с чувством стыда и страха за свои измены неизвестно кому…

Кстати, я могла бы решить все свои сексуальные проблемы простым сжатием бедер, но ни разу сама не сделала этого. Впрочем, может быть, это происходило со мной во сне, непроизвольно… Мне не хватало любви.

10

Мы с ним очень совпали. Он восхищался моим большим телом. Особенно ему почему-то нравился мой живот. Он даже процитировал мне знаменитые слова из «Песни песней»: «Живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями…»

Странно, что никто нам не помешал. Ведь в такую прекрасную погоду мог кто-то и кроме нас прийти в эту чудесную бухточку. Правда, был будний день и пляжный сезон практически закончился, но ведь влюбленные в Одессе, я думаю, не перевелись…

…Однако свидетели нашей любви немного погодя обнаружились. Уже когда мы одевались, он обратил внимание, что как раз напротив нашей бухточки метрах в семистах от берега находится сторожевой пограничный катер. Взглянув на него еще раз, он убедился, что тот дрейфует, время от времени подрабатывая винтом, чтобы не сходить с места.

— Вот салажня сопливая, — беззлобно выругался он и погрозил катеру рыжим веснушчатым кулаком.

— Да что они могут там рассмотреть… — беззаботно отмахнулась я.

— Что?! — возмутился он. — Вон видишь на рубке блики?

— А что такое «рубка»? — спросила я.

— Ну вот это возвышение посредине.

— Вижу.

— Там стационарный пятидесятикратный бинокль. С его помощью можно волоски на тебе сосчитать…

— Вот засранцы, — весело сказала я. Мне почему-то впервые в жизни не было стыдно. Даже наоборот, что-то во мне шевельнулось, когда я представила, как они смотрели, а мы…

— А видишь по борту фигурки и еще несколько бликов?

— Вижу.

— Это простые двадцатикратные бинокли. Через них можно только пуговицы сосчитать на твоем платье. Интересно, и давно они здесь болтаются?

Он лежал лицом к берегу и от родного моря предательства не ждал. Я же, когда сидела на нем, ничего не видела, кроме его жадных глаз. Или, откинувшись назад, опершись руками на его колени и изогнув шею, я смотрела, как он входит в меня…

— А черт их знает, — сказала я, — надеюсь, они успели тоже получить удовольствие…

— Сейчас они получат еще больше, — сказал он и, взяв с камня мои купальные трусики и лифчик, начал что-то семафорить на катер. Ему длинно ответили с рубки, после чего катер, взревев моторами, выпустил из-под себя пенный бурун, смешанный с сизым дымом, заваливаясь на один бок, резко развернулся в сторону моря и стал стремительно уменьшаться.