Книга Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе - Алексей Щербаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И как было тягаться с этим хотя бы незамысловатым и конфузным воспоминанием Ольги Ивинской (несколько смягченным в выпущенной в России версии, но ведь была задолго до того и полная, «тамиздатская»)! Пастернак представал в них не столько автором гениальной лирики, сколько простаком, эгоистичным и едва ли не трусоватым: выдирал из собственных сборников посвящения арестованной возлюбленной; сочинив «Свечу», тут же обсуждал с «Ларой»[38]возможности пристроить ее в «Новый мир»... Он был не чета страждущему герою Булгакову и героическому мученику Мандельштаму. И даже если все сказанное всеми тремя про всех троих было чистой правдой, правда первых вдов работала на создание и упрочение мифа, а правда Ивинской (точно так же, как и правда Эммы Герштейн в ее воспоминаниях о Мандельштаме, опять-таки в их парижской, «тамиздатской» версии, или Натальи Роскиной в мемуарах о Заболоцком) – на его развенчание. Что и доказывает, что писателю в России следует умереть рано, жить долго, а главное – жениться с умом» (В. Топоров).
* * *
Ну а дальше в сложившуюся схему стали втискивать и остальных. Того же самого Бориса Пастернака или Исаака Бабеля. Получились «жития» героических борцов с «советским деспотизмом», которые, несмотря ни на какие невзгоды, продолжали говорить народу правду... Альтернативой советского мифа о литературе стал антисоветский.
Доходит до идиотизма. Так, недавно в одной статье я прочел, что Бабель в «Конармии», оказывается, разоблачил зверей-большевиков. То-то бывшие конармейцы, сами вдоволь порубавшие и белых, и махновцев, и поляков, помнили его тексты чуть ли не наизусть.
Любят у нас в России превращать людей в гранитные памятники.
А может, не стоит? И помнить этих людей какими они были?
ВСЕ ОГНИ – ОГОНЬ
В военные и послевоенные годы окончательно завершился начавшийся еще в тридцатых годах идеологический поворот. Собственно, все произошло по обычной схеме. Победившую революцию сменяет империя. Во Франции якобинцев с гильотиной сменил Наполеон с его идеей объединенной Европы во главе с Францией. То же самое случилось и в СССР. Из форпоста мировой революции страна превратилась в империю. Вернее, Россия, пережив смуту, вернулась на свой обычный путь развития. Пусть с иными лозунгами и знаменами, да какая разница-то? Дело-то было привычное – отбиваться от лютого врага. И вот тут-то, в момент самого отчаянного напряжения, Сталин вспомнил великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова. В 1943 году в армии были введены погоны, которые до этого в сознании советских людей ассоциировались исключительно с белогвардейцами. Красные командиры стали офицерами.
Вопреки распространенному мнению, это было вызвано отнюдь не военными трудностями. Процесс шел уже давно. Почитайте довоенные стихи Константина Симонова. В них то же самое – гордость за свою страну, какой бы она ни была. К примеру, пронзительное стихотворение «Поручик» – о попытке англичан во время Крымской войны захватить Петропавловск-Камчатский. К поручику прибыл парламентер с требованием капитуляции.
Что защищать? Заржавленные пушки?
Две улицы, то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?
Но все-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растер рукою:
Забытая, но все-таки земля.
Дырявые, обветренные флаги
Над крышами шумят среди ветвей...
– Нет, я не подпишу твоей бумаги,
Так и скажи Виктории своей!
Заметим, что Камчатку уж никак нельзя назвать исконно русской территорией. Но симоновский поручик героически защищал границы империи. Как и герои Киплинга.
В годы войны стала постепенно возрождаться и Церковь. В 1941 году по радио выступил патриарх, призвавший к борьбе против захватчиков. Его выступление потрясло даже законченных атеистов. Сталин демонстрировал – вот она, Россия. Какая-никакая, а другой все равно нет.
Эмигранты за границей это поняли очень хорошо. Подавляющее большинство из них, забыв свои «контры» с советской властью, обратили взгляд на Москву. Приведу в качестве иллюстрации лишь одну историю. В 1943 году немцы формировали Русскую освободительную армию генерала Власова. Как известно, этот генерал провозглашал, что борется не за немцев, а против коммунистов и тирании Сталина (а что ему еще оставалось провозглашать?). Только вот генерал был фигурой, скажем так, не слишком авторитетной. Требовался какой-нибудь «раскрученный бренд» – именитый человек «из прежних», имя которого можно использовать как знамя. Власов решил попробовать привлечь на свою сторону великого князя Феликса Юсупова. Того самого, который участвовал в убийстве Распутина. Юсупов, уже немолодой человек, жил в Париже. Так вот, когда Власов притащился к нему с визитом, его не пустили дальше передней. Юсупов через лакея велел передать, что «с предателями Родины ему разговаривать не о чем». А ведь это случилось в оккупированной нацистами стране. Где тоже действовало гестапо. И неприятностей Юсупов за подобный поступок мог огрести сколько угодно. Но к чему я все это? Чтобы пояснить, каков был идеологический климат в СССР к моменту Победы.
Это была империя на пике своего могущества. Со всеми ее прелестями. Не могу сказать, чтобы мне очень нравилось то, что тогда происходило. Но... Я много общался с людьми, по мере сил определивших ту эпоху (а определили ее все – от наркома до солдата стройбата). Это все-таки были такие люди... «Богатыри – не мы».
Повторяю – это было страшное и кровавое время. Но и времена Наполеоновских войн были не лучше. Но почему-то во Франции даже пришедшим в 1815 году роялистам не пришло в голову демонтировать Вандомскую колонну и Триумфальную арку, воздвигнутые в честь откровенно ЗАХВАТНИЧЕСКИХ войн Наполеона. А мы все стесняемся.
Предполагалось, что соответствующей величию страны будет и культура. Но тут вышло по-разному. С архитектурой, например, получилось все хорошо. Кому-то может не нравиться стиль сталинский ампир, но все-таки разве московские высотки – это не красиво? А киевский Крещатик, возведенный в том же стиле? Опять же кино. Можно сколь угодно долго ругать фильм «Кубанские казаки», но вы снимите хоть что-нибудь близко к нему стоящее – тогда и говорите. А то все кричат о «русских блокбастерах», а посмотришь – очередной учебный фильм с дорогими, но скверными компьютерными эффектами.
Что же касается литературы... В России в ней всегда одни неприятности. Вот и в послевоенные годы случилось то же самое.
К этому времени социалистический реализм, провозглашенный в 1934 году основополагающим стилем, полностью себя исчерпал. Все, что можно было создать в этом жанре хорошего, – уже создали. Если же выражаться в терминах пиара, то этот проект выполнил свою задачу. Народ был построен, идейно заряжен, он выполнил все, что возможно. И что невозможно – тоже выполнил. А дальше-то что? В кино, к примеру, тогда воцарилась «бесконфликтность». Или, как говорили остряки, «конфликт хорошего с лучшим». Ну, в синема свои законы. Там есть «картинка»[39], обаятельные актеры и хорошие песни. Можно и на этом выехать. Но в художественных произведениях, если нет конфликта, то получается, извините, одно... это самое. Будь то хоть соцреализм, хоть постмодернизм. Тема Великой войны еще только-только обозначилась. Честно говоря, довоенным писателям она оказалась не по зубам. Люди, прошедшие через войну, читали произведения Алексея Толстого и Леонида Соболева – и ждали чего-то большего. А те, кто впоследствии напишет замечательные произведения о Великой войне, пока что еще переваривали эту непростую тему. Они придут позже.
