Книга Рейхов сын - Сэй Алек

Намрун (Турция), штаб 1-ой горной дивизии.

28 февраля 1941 года, 20 часов 20 минут.

— Должен заметить, господа, что даже на войне добрые дела вполне вознаграждаются, — генерал-майор Губерт Ланц вальяжно развалился в кресле, поблескивая новеньким «Железным крестом с мечами и дубовыми листьями».

Операция «Блау» близилась к своему логическому концу. Горные части коалиции расчистили для войск Киликийские Ворота и 6-я армия, командовать которой перед самым началом наступления был назначен его вдохновитель, Паулюс, вырвалась на плато Урфа, ведя наступление строго на восток, к Гизантепу. Большая часть истощенных в предыдущих боях немецких и советских войск пока еще оставалась на плато Обрук, но вскоре и они должны были начать выдвижение. От Гизантипа основной массе войск следовало наступать на Алеппо.

А пока к Паулюсу шли подкрепления из румын, венгров, болгар, югославов, ну и турок, разумеется. Горные части покуда оставались контролировать перевал, но это была уже не служба, а синекура. Отбившиеся от своих частей и оголодавшие, солдаты Новой Антанты сами выходили к егерям и сдавались.

Соответственно, солдаты, измученные долгими и тяжелыми боями, расслабились, да и офицеры тоже. Штабы, где не нужно было принимать почти никаких решений, стремительно превращались в офицерские клубы, где за стаканчиком чего-нибудь этакого, с алкоголем, можно было провести вечер. Первая горная дивизия исключением не была, и сейчас господа офицеры, кроме тех, кто находился в караулах, собрались проводить угасший день обычным образом.

— Вот как, герр генерал? — скептически отозвался ветеран «Пивного путча», оберст Рихард Эрнст, командир 100-го горного полка, поблескивая стеклами очков. — Вы полагаете?

Ланц покосился на вытянутую «рыбью» физиономию оберста, задержал взгляд на его оттопыренных ушах и усмехнулся:

— И это вы спрашиваете у меня, Эрнст? А ведь кому, как не вам, знать об этом все. Господа, сейчас я расскажу вам события трехнедельной давности, подробности которых узнал только что.

Дождавшись, когда в комнате установится полная тишина, генерал набрал в грудь воздух, чтобы начать повествование, но тут за дверью раздался грохот и громкий смех, а миг спустя дверь отворилась, и на пороге появился донельзя довольный оберлейтенант, за которым виднелось несколько ухмыляющихся нижних чинов с кальянами в руках.

— Господа, — ничуть не смущаясь высокого начальства, объявил он, — прошу разрешения представить вам наш военный трофей, реквизированный у павших.

— Вы что, фон Берне, совсем с ума сошли? — индифферентное лицо Эрнста в кои-то веки перестало быть таковым. Он вскочил, лицо и шея его пошли красными пятнами. — Вы занимались мародерством и явились хвалиться этим сюда?!!

— Не совсем мародерством, герр оберст, — оберлейтенант продолжал ухмыляться. — Так, подобрал кой-какой трофей. Бойцы, заноси!

Некоторое время все присутствующие рассматривали установленные на столики три огромных кальяна и мешочки с курительными смесями.

— Ну? — наконец подал голос Ланц. — И при чем тут трофей? Вы взяли это в бою, хотите сказать?

— После боя, герр генерал. Пленил победителя.

— Ну-ка, ну-ка, это интересно, — оживился командир дивизии. — Господа, я вам потом ту историю расскажу, тем паче, что оберлейтенант ее главный герой. Докладывайте о пленных, фон Берне.

— Слушаюсь. — Оберлейтенант козырнул, принял строевую стойку и, как на плацу, начал доклад. — В соответствии с приказом командира части, сегодня, в шестнадцать ноль-ноль, моя рота заступила на патрулирование. Расставив посты и назначив маршруты патрулям, я, используя бронеавтомобиль SPW 251/1, с отделением ягеров производил контроль по всей вверенной моей роте территории. Между шестнадцатью тридцатью и шестнадцатью сорока мною был обнаружен кабак вероятного противника…

Среди офицеров послышались смешки.

— … где группа местных за дастарханом курила кальяны. Оберфельдфебель Фишер, бывший при мне, сообщил, что, судя по запаху, в кабаке собрались «доблестные борцы с коноплей». В девятнадцать тридцать пять, за двадцать пять минут до окончания дежурства, мы выдвинулись к кабаку вероятного противника, где обнаружили, что все «борцы» пали комой храбрых, вести боевые действия, передвигаться, говорить или хотя бы шевелиться не в состоянии, нуждаются в срочном подкреплении. Насколько мне известно, конопля к представителям нордической расы или союзников не относится, ведет активные действия против местного дружественного населения. Мной было принято решение взять предполагаемого противника в плен и доставить его командованию для решения вопроса о его дальнейшей судьбе и возможной помощи союзникам, что я силой дежурного отделения и исполнил. Доложил оберлейтенант фон Берне! — Дитер браво козырнул и щелкнул каблуками горных ботинок.

Первым после прозвучавшего рапорта, запрокидывая голову назад, расхохотался Эрнст, его примеру последовали все окружающие. Наконец, справившись с приступом веселья, Ланц поднял руку, призывая к тишине, поднялся, встал так, словно принимал парад, и обратился к фон Берне.

— Вы правы, оберлейтенант, конопля к нордической расе не относится. Я не уверен, состоит ли в настоящее время Рейх в войне с ней, но пленных мы, безусловно, допросим. Благодарю за службу!

После этих слов генерал-майор согнулся от хохота пополам. А отдышавшись, добавил:

— Насчет «воюем или нет» можно запросить ОКХ. После истории с Гудерианом в Турции Браухич уже ничему не удивится. И, кстати, господа, та история, что я собирался вам рассказать, прямо вытекает из этой безумной переписки. Итак, для тех, кто не знает, рассказываю предысторию: в марте сорокового Первый батальон сотого полка перебросили на север Турции — считалось, что не воевать, а так, поприсутствовать. Не проходит и недели, как рядом с местом их дислокации англичане топят советский пароход, везший сирот с Кавказа в Севастополь. Спасти удалось только одного, наглотавшегося воды, и имя его они расслышали как «Гейнц Гудериан». Герр майор, — Ланц кивнул в сторону Шранка, — выписывает на него аусвайс, ставит на довольствие и рапортует о его спасении. Оберст, — теперь кивок предназначался Эрнсту, — докладывает мне, я вношу данные в отчет, без задней мысли отправляю дальше… Наконец данные попадают в ОКХ, и что они там видят?

Генерал-майор обвел всех присутствующих смеющимся взглядом.

— А видят они, что генерал Гудериан каким-то образом оказался в Турции, а не в Валендорфе! — торжественно произнес Ланц. — Запрос из ОКХ, минуя меня, направляют герру Эрнсту, который видит его и ничего не понимает. На всякий случай он запрашивает Шранка, спасал ли он с советского парохода генерала Гудериана. Майор, что вы ответили?

— Я, герр генерал, ответил, что подтверждаю спасение Гудериана, но не подтверждаю спасения генерала.

— Доклад уходит к Браухичу, тот читает его, понимает, что не понимает ничего, и запрашивает уже самого Гудериана, в Валендорфе, где тот находится, — в комнате все чаще раздавались сдавленные смешки. — Быстроходный Гейнц тоже ничего не понимает, но отвечает, что да, он в своем корпусе, где ж еще ему быть? Браухич читает доклад, не понимает уже решительно ничего совсем, и не находит ничего умнее, чем спросить у Гудериана, что тот делает в Герзе и Валендорфе одновременно? Тот свирепеет и сообщает, что в Герзе никогда не бывал, и просит сообщить хотя бы, в какой стране этот город находится. Узнав, что в Турции, Гудериан решает, что его хотят снять с командования корпусом перед самым началом наступления во Франции, вскипает и запрашивает ОКВ, за что ему такая немилость? Тут уже глаза на лоб ползут у Кейтеля, он звонит Браухичу и интересуется местом, куда тот собрался переводить Гудериана. Браухич впадает в прострацию и отвечает, что в Валендорф. Из Герзе. Это в Турции.