Книга Подарок крестного - Марина Александрова

Возможно, страсть Анастасии так бы и угасла, если бы Григорий ее не поощрял. Умевший понравиться какой угодно женщине, Ермилов частенько пользовался своим даром, но сам душою так ни к кому и не привязывался. И вот теперь он поймался в свои же сети: столько раз причиняя душевную боль другим, наконец сам испытал подобные муки.

Наверное, он бы так и не страдал, если бы Анастасия не была женой его друга. Привыкнув к тому, что любая женщина становилась его, стоило ему только пожелать этого, на сей раз Григорий столкнулся с непреодолимой преградой. Всячески пытаясь побороть запретную страсть, он лишь подогревал ее еще больше.

В конце концов случилось то, что должно было случиться. Как обычно, зайдя вечерком к Анастасии, Ермилов вдруг заметил, что боярыня сидела не отрывая лица от платочка, и по всхлипываниям ему показалось, что она плачет. Слезы эти для Григория, хотя и немало испытавшего на своем веку, были словно нож под сердце.

Испугавшись, забыл Гришка всякий стыд и бросился утешать расстроенную боярыню.

– Что с тобой, Настенька? – обнимая ее, начал допытываться Григорий.

Почувствовав на себе тепло Гришкиных рук, Анастасия подняла низко опущенную голову, и они очутились лицом к лицу. На самом деле слезы Настасьи были вызваны вовсе не каким-то горем – простудившись, она до прихода Ермилова чихнула несколько раз подряд, что аж слезы выступили, и носом хлюпала тоже от хвори. Увидев, что у Настасьи вовсе нет причин для печали, у Гришки словно сто пудов с плеч свалилось.

Однако успокоенный Ермилов вовсе не хотел отпускать Настеньку, да она и не противилась. Впервые так близко заглянув в ее небесные очи, Гришка словно попал под колдовские чары. Не в силах противиться их магическому действию, он страстным поцелуем впился в ее податливые уста, и уже ни Григорий, ни Анастасия не думали о том, что в любой миг в горницу может войти и кто-нибудь из челяди, и сам Михайло…

Однако в тот день Михайло не вернулся ночевать: допоздна беседовав с государем, решил остаться в Кремле; и никто не заметил, как уже далеко заполночь Григорий вновь прошмыгнул в опочивальню боярыни, а ранним утром, задолго до первых петухов, столь же тихо вернулся в свою палату.

Как ни странно, согрешившая Настасья вовсе не переживала из-за того, что изменила мужу. Впервые за свою жизнь полюбив и к тому же оказавшись любимой, она была безумно счастлива, и это чувство было настолько сладостно, что уже не оставляло места ничему другому.

Размышляя обо всем случившемся, хотя бы сама с собой Анастасия была честна. Ей действительно было все равно, что она так обошлась с Михаилом – человеком, ее любившим, спасшим ей жизнь и столько для нее сделавшим. В конце концов, сама себя утешая, она думала о том, что тоже кое-чем помогла мужу: богатство и имя ее деда, перешедшие к Михаилу после свадьбы, помогли ему встать на ноги.

Вроде бы все ладно шло – никто не знал о влюбленных, да опротивели Анастасии краткие встречи тайком, это словно украденное счастье. Настасья мечтала о том, чтобы не нужно было в объятьях Григория прислушиваться к каждому шороху, а просыпаясь, хотела чувствовать рядом с собой тепло любимого человека. Кроме того, даже этим редким мгновениям должен прийти конец, ведь совсем скоро Григорию придется уехать.

Настасье вовсе не хотелось терять впервые обретенное счастье. Быть может, она потому настроилась так решительно, что дед ее, покойный Василий, с детства как единственную родную кровиночку баловал ее и потакал всем прихотям. Да и Михайло почти всегда выполнял все ее просьбы, потому не привыкла Анастасия отказываться от того, что хотела. И на этот раз Анастасия не смогла противиться своему желанию. Дерзким было ее решение, и, будь у нее другой муж, никогда бы и мысли такой не пришло ей в голову…

В очередной раз, когда Михайло сообщил, что не вернется домой, Григорий втихаря пробрался в опочивальню Анастасии. Но без обычной радости на этот раз встретила его Настасья. С порога, как отрезала, сказала ему:

– Давно нам, Григорий, пора поговорить.

И Гришка понял, о чем пойдет речь: давно уж забыл, когда последний раз спал спокойно. Не давали ему покоя тяжкие думы, словно замкнувшись в круг – как не крути, все не хорошо! Уехать, оставить Анастасию он уж не мог, настолько пришлась она ему по сердцу. Однако открыться Михаилу тоже задача не из легких: и так стыдно было в глаза другу смотреть, благо что Шорин так уставал, что не был в состоянии замечать его душевных мук. Однако поразило его, что Настя заговорила об этом первая: стыдно стало, что у женщины больше смелости оказалось, чем у него. И в ответ он только кивнул головой.

– Как дальше жить будем, Григорий? – полна решимости, Анастасия в упор смотрела на своего возлюбленного. – Отвечай, будем ли с тобою вместе, или расстанемся?

– Ты же знаешь, Настенька: будь моя воля, не глядя увез бы тебя в Новгород…

– Так увози, – перебила его Настасья.

Гришка оторопел: ни разу не встречал он такой смелости у женщины, а ведь Настасья поначалу казалась такой скромницей. И только в этот миг он понял, что не только за красивые очи полюбилась ему чужая жена – с этой женщиной готов он был прожить всю жизнь.

– А как же Михаил? Неужто я тебя как вор уведу?

– Зачем же как вор, поговори с Михаилом. Али смелости не хватит? – зная, что заденут эти слова Гришку, возразила Настасья.

– Смелости-то у меня хватит, а вот хватит ли тебе сил ему женой быть, ежели прогонит он меня, не дослушав? – верно заметил Григорий. – Всю ли правду ему рассказывать?

Какой-то миг Анастасия раздумывала, а потом сказала:

– Что ж, ежели и впрямь твоя любовь не пустые слова, завтра утром пойдем к нему вместе. Чему быть, того не миновать – отпустит меня Михайло, уедем в Новгород. А нет, значит на то воля Божья, – добавила она уже тихо.

На том и сошлись, решив доверить свои судьбы и свое счастье прежде самому близкому человеку, которого им, как бы он не рассудил, предстояло потерять.

ГЛАВА 21

Утром, словно два нашкодивших отрока, Настасья с Гришкой отправились к Шорину. Стоило только Михаилу увидеть их вытянувшиеся от бессонной ночи лица, как екнуло у него под сердцем, словно что-то опустилось в груди, и даже последующие слова их не произвели на него уже такого действия, как этот впервые брошенный взгляд.

Склонив головы, они сперва молчали, и за это время Михайло немного пришел в себя. Григорий, заикаясь, наконец выдавил из себя первые слова, но, забыв приготовленную речь, говорил не то и не так, да и Настасья растеряла половину своей смелости.

Михаил слушал Григория словно в каком-то забытье – перед его взором, словно наяву, понеслись давно прошедшие события. А когда Ермилов закончил, от этого водоворота в голове остались только давно уже сказанные слова Ивана Васильевича: «Родит твоя Анастасия, подрастет малец, тогда и посмотрим, может, ты сам меня об услуге просить будешь».