Книга Хроники Птеродактиля - Елена Лобачева

Юра и Вася, внимая Володькиным словам, совсем не соглашались с тем, что подобное является «невмешательством». Я наблюдал, как прозрение и развитие исправляют пришедших сюда невовремя. Но уж очень трудно и медленно исправляют.

Вася, со свойственным ему простодушием, придумывал свои названия многим привычным вещам. Признался как-то, что еще там, при жизни, наблюдая телевизионное изображение Земли в виде шара-глобуса, летящего в межзвездном пространстве, назвал этот яркий шар «инкубатором». И часто рассказывал, как волнует его беззащитность всего земного, привязанного к этому инкубатору всем своим существованием. Уязвима жизнь на Земле, — и в этом прав Василий. Саша, услышав рассуждения Васи, тут же со всем поэтическим пылом досказал то, что даже меня удивило:

— Ты прав, Василий, Земля — это инкубатор, и свойством этого инкубатора является то, что ученые называют «цикличность».

— О чем это ты? — Вася замер в недоумении.

— Милый Вася, все мы живем в постоянных ритмах: стихотворение запоминается легче прозы; ритмичную мелодию воспроизводим охотнее, чем симфоническую тему. Почему? Да потому, что день сменяется ночью, весна летом, и так всегда. Стержень всего этого заложен в движении Земли, светил, космоса — во вселенских ритмах, в которых, как в колыбели, качается наша привычная Земля: туда-сюда, туда-сюда, ритмично и убаюкивающе. Это и есть, Вася, цикличность.

Варвара раскрыла сундук. Аккуратные стопки лежали нетронутыми с прошлого раза. Исходники, разложенные по коробочкам, напоминали провизорский склад. А в самом низу, как маленький тайник, виднелся уголок пергаментного пакета, где спрятана была единственная фотография, вырезанная из старой газеты в те мятежные времена.

«Ох, Александр Васильевич, Александр Васильевич…» — только и проскулила Варвара, расправляя бумагу и поглаживая едва различимое лицо.

…Он привиделся Варваре под утро. Молодой и веселый. Смотрел, улыбался и будто манил к себе. Варвара кивнула в ответ. И тут он произнес: «Жду, Варварушка. Нынче».

— Страшно умирать, — сказала Татьяна. — Страшно умирать грешному человеку. Праведник смерти не боится. Впрочем, все мы грешники. А вот мне, донюшко, пора. Загостилась я на этом свете. Пора и честь знать. А ты, донюшко, поживи еще всласть. С сундуком не балуй. Пора сундуку этому снова к мужицким рукам пристать. А то после Якова нашего только женские руки и знал сундук этот. А женщины народ нервный…Так что Степану наследство оставим. Он справится и попусту транжирить капиталец наш не будет, — Варвара вздохнула, поднялась к себе в комнату и, прежде чем прикрыть за собою дверь, еще раз обернулась к дочери, словно забыв что-то сказать напоследок.

Я замер, предчувствуя что-то невиданное и удивительное.

Он протянул руку. И как продолжение руки незримым потоком заструились теплые и приветливые лучи. Лучи приглашали, указывали путь, ждали.

Робко, еще не понимая происходящего, Варвара устремилась навстречу. Ближе, еще ближе, пока единым порывом свершившегося соединения они, очищенные и свободные, созвучные только им понятной музыке, ощутили наконец тот единственный миг радостного завершения. Покоя души и сердечного счастья.

— Карина, я скоро вернусь. Кстати, я починил шкатулку. Как, какую? Ту самую, где кулон твой лежит. Ты загляни в шкатулку-то. Проверь, хорошо ли починил. А я пошел… Так я скоро вернусь.

Карина закрыла за Федором дверь, прошла в гостинную, Она смотрела на шкатулку, сияющую обновленной полировкой. Помедлив, словно не решаясь, открыла. Медные петельки легко подались, и Карина увидела кулон. Кулон лежал слева. Справа на каком-то предмете возвышалась крошечная визитка-открытка. «Сделай меня счастливым, стань женой», — прочитала Карина. А что же под ней? Карина осторожно, боясь что-то сломать, накрыла ладонью визитку и то, что лежало под ней.

Кольцо пришлось впору: солнечный берилл так подходил к ее глазам… и так подходил к ее кулону.

Федор вскоре вернулся. Он не стал открывать дверь ключом. Позвонил. Робко и как-то тихо. Один раз.

Эпилог

Человек шел, не разбирая дороги. Что-то вспомнив, остановился, поднял голову и, повинуясь неясному порыву, направился в другую сторону, следуя то ли за мечтой, то ли за облаком. Облако перемещалось медленно, давая идущему время для отдыха и размышлений.

— Простите, я нечаянно, — девушка кошачьим движением подхватила борсетку, выбитую из рук прохожего и покраснела. Незнакомец невольно залюбовался. Гибкая девушка поправила волосы. Пшеничные волосы, заплетенные в косу. «Как из другого мира, недавнего, но совсем другого», — подумал прохожий и снова посмотрел на облако.

— Меня зовут Нина. Вы тоже заметили облако?

На соседней улице располагался загс. Площадь перед загсом пестрела цветами, воздух от напряжения казался густым и мутным, а свадебные церемонии следовали одна за другой.

Подъехавший автомобиль не походил на свадебный кортеж. Это был старенький жигуленок. Вышли из него совсем не юные люди.

Карина тронула Федора за локоть и, подняв глаза к небу, засмотрелась на облако, которому будто не хотелось преодолевать земное притяжение. Вдруг, решившись, облако устремилось вверх, изобразив напоследок в своих контурах чьи-то знакомые силуэты. Подруги вслед за Кариной подняли головы, пристально вглядываясь в неясные лица, сотканные из воздушных хлопьев, а может, из чего-то еще…

— Лена, Лена, — стройная девушка с косой ринулась к переходу.

Елена оглянулась и, не понимая, что происходит, строго посмотрела на девушку.

— Лена, да ты что, в самом деле? Это же я, Нина. Тетка твоя!

Толпа затихла с той же внезапностью, с какой возник перед Ниной прохожий с борсеткой.

— Ваша племянница занята, кажется…

Елена смотрела вслед уходящей паре. Из глубины далекого детства тревожил забытый облик девушки, гибкой и быстрой. Очень давно где-то играли в волейбол. Там была эта девушка. Конечно, была. Кто она, кто она?

Игривый поток то ли времени, то ли пространства устремил нас дальше от привычного «инкубатора», где все мы берем начало, развиваемся и созреваем. Уходит из-под ног хрупкий шар — первозданная колыбель, где напоследок старались мы что-то создать и что-то предотвратить, переосмысливая в искуплении свои промахи и ошибки, совершенные с умыслом или по глупости. Но жизнь продолжается.

…И она забавна.