Книга Именем народа Д.В.Р. - Олег Петров

Шмальнул Костя разок в этого зайца: уж больно зло брало — сам, гаденыш, ишь, как жизнь догоняет, а его, Костю, только что собирался в расход пустить! Промазал по япошке, ну да хер с ним!

А хозяин винтовки так и лежал без шевелений — Костин кулак крепко успокоил. Сдернул с бессознательного «микады» ремень с двумя подсумками, огляделся, еще не веря в дикую удачу, и — в кусты, к Ингоде!

Реку перемахнул, как на едином дыхании, хотя одной рукой греб, держа во второй винтовку и клубок ремня с подсумками. Вылез, за кустами присел, раздеваясь, чтобы одежу отжать…

Так и повстречался с партизанами.

Наткнулся на мокрого и задохнувшегося парня конный разъезд отряда Богданова, действовавшего в основном в верховьях Ингоды. Дело счастливого случая, что часть отряда неспешно двигалась вдоль берега, возвращаясь с добычи продовольствия. Выдвинувшийся на выстрелы разъезд, наблюдал Костин побег и вернулся в распадок к основному отряду с новым бойцом.

Так и стал Константин Ленков красным партизаном. Отчаянным до неимоверности. В сам-деле, воевал храбро, приобрел, что в отряде Богданова, что в отряде Аносова, в котором позднее оказался, боевой авторитет. Аносов даже поручил Косте командовать малым разведотрядом. И надо сказать, выходило у Ленкова в разведке бесстрашно и толково. Вот только границы даже маломальской партизанской дисциплины Косте были тесноваты. По этому поводу от командира отряда Аносова не раз получал суровые разносы.

Когда же бои отгремели, Костя общему настроению народной победы не поддался. В силу своих прошлых занятий и наклонностей сожалел лишь о том, что молодецкое время винтовки и шашки закончилось. Скоро эйфория победы среди партизан, ждавших почестей и устройства в жизни от новых властей, сменилась разочарованием и недовольством, но Костя не переживал. Наград от правительства «Довольно Веселой Республики» он и не ожидал.

И охотно свернул в прежнюю колею, благо загодя, в одном, только ему известном месте, припрятал кое-что из трофеев: кавалерийский карабин с сотней патронов, несколько ручных гранат и пару револьверов, тоже с изрядным запасом патронов. При оружии даже былой спиртовой промысел куда как спокойнее и надежнее справлять!

Но времена контрабанды спиртом явно отходили. С одной стороны, в деревнях и в городах навострились гнать самый разнообразный самогон, с другой же — прошли и времена «сухого закона», объявленного еще царским правительством в начале германской войны.

Да и проходить в Маньчжурию за спиртом, а потом пускаться с товаром в далекий путь от границы до Читы стало смертельно опасно из-за бесчисленного множества недобитых отрядов любой масти — от семеновцев до китайских хунхузов.

Последние в Маньчжурии имели самые тесные связи с торговцами спиртом, те и давали знать, когда и кто груз через кордон потянет. Вернее способа дня добычи и придумать трудно! Зудящее ладони оружие не только бандитов, но в некоторых забайкальских станицах и казачков подбивало обшарить округу на предмет легкого промысла. В общем, себе дороже стало возить китайский спирт.

Тогда-то Костя с приятелями-уголовничками и вышел на тракт для разбоя. Ну а дальше — известно. Погулеванили малость, да и разбежались в разные стороны до поры до времени. Хотя в одном не удержался Костя: нашел-таки своих былых обидчиков-истязателей из команды Бянкина. Жаль, что не самого прапора. Не всех нашел, но троих самолично, с превеликим удовольствием прикончил, измордовав прежде в кровь. А после и затаился в родной Куке, возчиком прирабатывая. Да ненадолго хватило…

4

Состыкнувшись с Гутаревым, Костя (уж на что сам шику и форсу нагнать любил!) сразу узрел: у этого и шику, и форсу, и размаху в делах куда как поболе будет. Ежели по правде молвить, так Костя-то лишь разок форсанул, поразвесил в полупьяном кураже «политического флеру». А дело было так.

Однажды, распотрошив в читинском пригороде крестьянский обоз с мукою, не удержался, прикатил в родную Куку со всем составом захваченных подвод:

— Налетай, голытьба! — весело орал Костя, размахивая руками. — Принимай гостинец от моей партии анархистов партизанской закалки! Мой лозунг простой: бью белых, чтобы покраснели, и красных, чтобы поумнели! А главный поход веду на буржуев, пущай делятся! Забыла власть, как мы кровь за народную свободу проливали! Налетай, сельчане, подходи, земляки! Костя Ленков завсегда вам в помощь! Разбирай мучицу! Чо, Мотря, зенки вылупила? Бери, бери! Признала? Свой, кукинский! Подставляй, бабы, подолы, буржуи с вами крупчаткой поделились!

А потом еще и гулянку со щедрым столом закатил.

Супруженицу свою полузабытую усадил по правую руку, сына, десятимесячного пацаненка, давай на коленке подбрасывать. В пьяном гуле задарил благоверной золотое кольцо с камушком — напугал даже!

Шум, гам, благодарные слезы односельчан, круглые глаза предсельревкома…

Немного погодя с гулянки незаметно испарился. До следующего разу. Которого не было. Очень вовремя тогда «ноги сделал»: предсельревкома гонца к начальнику 2-го участка милиции Блюмбергу спешно отправил, прикатил из Улет усиленный наряд милиционеров, да только пока с тем же кукинским предсельревкома рядились «слуги закона» насчет свежих коньков, дабы погоню за Ленковым и его корешками устроить, Костя-то — тю-тю! И след простыл!

А молва — пошла гулять! О Коське Ленкове, справедливом атамане собственной партии анархистов. Тут и вспомнили местные, что давно забыли, а многие и не ведали: их Коська ведь еще в восемнадцатом году в шайке некоего Разгильдеева участвовал в отчаянном налете на Читинский арестный дом. Разгильдеевцам удалось освободить попавших за решетку дружков, причем всего тогда сбежало сорок человек!

Пройдет не один десяток лет, а уголовные похождения Кости-атамана так и будут оцениваться, — с политическим уклоном, в романтическом дыму.

В общем, интересен стал Константин Ленков заметному в читинском уголовном мире атаману Кириллу Гутареву. И назначил тот кукинскому варнаку встречу. В городе, на Старом базаре, в маленькой задней комнатенке булочной-столовой кривого Ибрагима — татарина Ибрагимова.

Гутарев пришел с двумя подручными, еще четверо со скучающим видом пасли вход в заведение.

Костя, как казалось, был один. Развалился на стуле за покрытым клеенчатой скатертью столом. Правая рука подперла щеку, а левая как бы в коленку уперлась. Уперлась, но не костяшками пальцев, а холодным барабаном «нагана». Из-под клеенки и не видно. А в зальце, за длинным столом, среди посетителей, супчик прихлебывали два верных Косте человека, с которыми он в столовку порознь пришел.

Долгим был разговор. Пили разведенный спирт, закусывали серыми солеными груздями, жареным мясом, жирной селедкой.

И Гутарев тогда Костю уломал. Наверное, потому, что хитрее был, опытнее, тоньше, больше в городе крутился. А еще золотыми цацками завлек.

Привалившись грудью на стол, шептал Косте, что вместе они горы свернут, грел самолюбие, притворно восхищаясь Костиной удалью и фартом. Многозначительно, как бы всего не раскрывая, нарисовал сложившуюся в читинских трущобах паутину укрывателей украденного, наводчиков на богатые квартиры и магазины — делодавателей. Сбытчиков награбленного, держателей хаз и притонов. Портных, перешивающих для последующей продажи снятые с ночных жертв пальто и костюмы. Разбитных торговок и благообразных старичков-моховичков, которые под прибаутки и частушки сбагрят все, даже самое завалящее барахло.