Книга Пятнистый сфинкс - Джой Адамсон

Утром я надела тот же костюм, что и вчера, надеясь, что запах Дьюме обеспечит мне доверие Пиппы. Она опять была на дереве, где я изловила Дьюме; молодые сразу же убежали. Пиппа долго обнюхивала мои шорты, а потом принялась за еду. Позже появились и молодые, но они вели себя очень осторожно, не стали играть и, сидя на поваленных деревьях, все время оглядывались. Их мать тоже поминутно озиралась и все время звала: «И-хн, и-хн». Вечером директор передал нам сообщение ветеринара. Рентген обнаружил перелом предплечья на передней ноге и перелом задней голени. В фиксирующей повязке нет необходимости, ни гвоздей, ни гипса не будет, потому что переломы легкие, но задняя нога все же останется более короткой — хотя и не настолько, чтобы сильно мешать ему. Через десять дней сделают новый рентгеновский снимок и, если он покажет улучшение, мне отдадут Дьюме, но придется недели три-четыре подержать его в лагере, перед тем как снова выпустить на свободу. В конце разговора доктор попросил меня не волноваться: он сделал Дьюме прививку против болезни, от которой в Найроби страдали многие кошки.

Разговор этот меня успокоил. Конечно, я все равно рвалась в Найроби, чтобы как можно скорее подбодрить маленького Дьюме, но стоило мне увидеть Пиппу на следующий день, как все планы вылетели из головы. Она все еще оставалась на том же месте, где был поймай малыш, вынюхивала его следы на песке и звала не умолкая: «И-хн, и-хн». А остальные дети тихо сидели на деревьях и смотрели в пространство.

В канун Нового года я попросила у директора парка проигрыватель и, как только стемнело, поставила фонограмму из «Рожденной свободной». Музыка приобрела особую глубину в безмолвии африканской ночи, и я вспомнила о молодом авторе — Джоне Хэминвее; он совсем недавно навещал нас. Он тогда писал книгу о тех, кто посвятил жизнь дикой природе, и после разговора со мной, Джорджем и еще несколькими людьми сказал так: «Жители зарослей стремятся к той неограниченной свободе, которую может дать только жизнь среди дикой природы». И, сознавая, как я счастлива, что могу вести именно такую жизнь, несмотря на все заботы и огорчения, которые порой приносит близость к диким животным, я предложила тост за новое счастье для всех — и особенно для маленького Дьюме.

Целых шесть дней семейство не уходило с места, где был пойман Дьюме; они постоянно звали и искали его. Только теперь, когда я увидела всю семью в подавленном состоянии, я поняла, как необходим был им этот маленький предводитель. Их отчаяние разрывало мне сердце.

В праздники мне не удалось связаться с ветеринаром, а когда я наконец поговорила с ним 3 января, оказалось, что Дьюме в первые дни объявил голодовку и только сейчас стал понемногу успокаиваться и брать еду. К его возвращению мы подготовили вольер примерно в двадцать квадратных ярдов, в котором было небольшое деревце и закрытое помещение для сна. Вольер был недалеко от моей палатки. 6 января ветеринар сообщил, что Дьюме быстро поправляется и можно надеяться, что 9-го числа после рентгена я смогу его забрать. Он посоветовал мне приготовить клетку 6 на 6 футов, чтобы подержать в ней Дьюме три-четыре недели, перед тем как выпустить в большой вольер.

Утром я смотрела, как малыши прыгают с деревьев и лупят друг друга почем зря, — и меня поражало, как они ухитряются не повредить свои хрупкие лапки. В последнее время Пиппа очень сурово обращалась с детьми, а иногда решительно нападала на них, и я пришла к выводу, что она обучает их приемам самозащиты.

Ночью с 8 на 9 января я внезапно проснулась от сильной тревоги за Дьюме. Наутро я связалась по радио с ветеринаром и вот что услышала: «Ночью Дьюме умер. До 6-го все было хорошо, оба перелома почти срослись. Вечером его тошнило, но я дал ему лекарства, и он снова стал есть. Сегодня утром я нашел его мертвым. Вскрытие показало, что он умер от инфекционного кошачьего энтерита, хотя я ввел ему 4 кубика вакцины Хехста». Сдерживая слезы, я спросила: «Значит, Дьюме погиб от болезни, которой заразился в Найроби?» Доктор ответил: «Да». Я знала, каким молодцом был наш маленький Дьюме, и поняла, что он так легко поддался болезни только потому, что тоска понизила его сопротивляемость и ему не хотелось больше жить. Мне было невыносимо трудно показаться его семье. Они ждали еду, оставаясь все еще возле того места, где мы забрали Дьюме. Когда они наелись, я села рядом с Пиппой. Казалось, она поняла мое горе и догадалась, что произошло, потому что не мурлыкала и не лизала мне руки, как в тот раз, когда я рассказывала ей о выздоровлении Дьюме.

Слишком расстроенная, чтобы заниматься повседневными делами, я решила поехать в лагерь Эльсы и постараться воспоминанием о ней развеять свое горе. Меня преследовала мысль, что я должна была поехать в Найроби, чтобы маленький Дьюме воспрянул духом, увидев рядом знакомое лицо.

Многие люди считают, что животные ничего не чувствуют, когда умирает кто-то из них, разве что иногда немного скучают. Но я видела, как вели себя дети Эльсы после ее смерти, я видела и то, как Пиппа с дочерьми искала и звала Дьюме, и теперь убеждена, что они способны на гораздо более глубокие чувства. Моя уверенность в этом только возросла, когда на следующее утро мы обнаружили гепардов далеко за пределами той территории, где бывал Дьюме. Можно ли считать это простым совпадением или они ушли, как только Пиппа поняла по моему поведению, что Дьюме никогда уже не вернется?

Когда мы подошли, гепарды лежали на термитнике. Вдруг появились три буйвола, и так близко, что нам стало не по себе. Но гепарды не обратили внимания на этих мощных животных — их гораздо больше интересовала кобра, которая, извиваясь, ползла у подножия термитника: вытянув шеи, они следили за страшной змеей. Эта кобра была длиннее всех, каких мне только приходилось видеть, и толщиной с мою руку. Я закричала, чтобы малыши не вздумали сунуться к ней, но, к счастью, змея быстро заползла в какую-то дыру. Земля вокруг этого термитника была изрыта трубкозубами, и змеи здесь явно водились во множестве, так что я стала волноваться за жизнь гепардов. Но им это место нравилось, и они часто там играли. В этот день малышей так и распирала энергия, и они носились вокруг термитника, вверх и вниз по его склонам, пикировали друг на друга с верхушки или скатывались кучей вниз к подножию. Наконец, набегавшись, они разлеглись на термитнике, и тут Уайти в первый раз взяла мою руку в пасть, а Мбили даже позволила погладить себя. Только Тату по-прежнему оставалась нелюдимой — она отползала, даже когда я на нее пристально смотрела.

Глава 14 Спасение Уайти

Вечером этого дня мой лагерь посетила группа из Швейцарии. Среди туристов был доктор де Ваттвиль, всемирно известный гинеколог и большой любитель животных. Мы заговорили о том, что препятствует размножению гепардов в неволе, и он высказал предположение, что на поведение самки сильно влияет окружающая обстановка. Гепарды чувствуют себя хорошо только тогда, когда могут беспрепятственно бегать на свободе, кроме того, для них характерна инстинктивная потребность скрываться, так что искусственные условия могут повлиять на самку очень неблагоприятно.

Чем дольше я жила рядом с семейством Пиппы, тем больше меня поражала их тончайшая восприимчивость не только по отношению друг к другу, но и ко всему, что их окружало. Потому для меня было совершенно неожиданно, что они реагировали гораздо больше на цвет, чем на остальные признаки. Молодые каждый раз удирали, увидев мой зеленый плащ или защитного цвета костюм вместо привычного кремового полотняного пальто. Хотя и для нас цвет тоже не безразличен, но все же людей мы узнаем скорее по их облику или характерным движениям. Конечно, мои выводы основаны только на наблюдениях за львами и гепардами, но они определенно не узнавали нас в незнакомой одежде. В последнее время, начитавшись самых противоречивых статей о том, что полосы, пятна и многие другие отметины у животных служат для того, чтобы остальные узнавали их по незначительным индивидуальным вариациям этого узора, я углем нарисовала на своем кремовом пальто полосы. На моих сотрудников этот маскарад произвел потрясающее впечатление, но гепарды не обратили на полосы никакого внимания и даже не заметили мой «индивидуальный узор».