Книга Собака и волк - Пол Андерсон

Приблизившись, почувствовал, что всадник напрягся. Под широким плащом с надвинутым на лоб капюшоном угадывалось маленькое стройное тело. Хотя видимость была неважная, он успел заметить, что лицо всадника было гладкое и юное. Кто же это, мальчик? Грациллоний бросил топор на землю и пошел вперед, подняв руки. В эти времена путешественники пугались, заметив вооруженного человека, да еще и в сумерки. Грациллоний и сам бы поостерегся в таком случае.

Всадник вдруг тихонько вскрикнул и остановился.

— Папа! Неужели ты? — услышал он обращенные к нему слова на языке Иса.

Казалось, полыхнула молния, и ударил гром.

— Н-Нимета, добро пожаловать домой.

Спотыкаясь, подошел ближе. Она развернула лошадь. Из-под капюшона послышались сдавленные рыдания.

— Не бойся, — умоляющим голосом сказал он. — Я обещал. Почему же так долго шла к тебе моя весточка? Или ты сама не торопилась? Почему? Ты не должна ездить одна, без сопровождения. Ну, наконец-то ты дома.

Овладев собой, она подняла руку. Какой худенькой была эта рука!

— Постой, — сказала она срывающимся голосом. — Прошу, оставайся там, где стоишь. Ты… застал меня врасплох. Я ведь ехала в тот дом, к Руне.

Он повиновался. Руки его беспомощно болтались.

— Я знаю, ты поддерживаешь связь с Руной, — глухо сказал он. — Но почему ты меня боишься? Я дам тебе все, о чем просишь, если уж не смогу уговорить тебя. Согласись же, Нимета. Ради собственного блага. Даю слово: ты не услышишь ни единого упрека. Пойдем же со мной в мой дом в Конфлюэнте. Мы поговорим, пообедаем, а потом ты ляжешь спать. Я тут без тебя с ума сходил. Наконец-то ты дома, а все остальное не имеет значения.

В словах ее слышалась непреклонность.

— Страхи твои были не беспочвенны. Смотри.

Она откинула полу плаща. Даже при тусклом свете заметна была выпуклость под ее туникой.

— Да, — сказала она, — так оно и есть. Я бежала в поисках свободы, а по пути меня поймали и изнасиловали. Мне удалось бежать, и я нашла защитника. Он благородный человек. Относится ко мне как к сестре. Когда ты ответил на мою записку, я долго не могла ни на что решиться. К тому моменту осознала, что лгать о том, в каком я оказалась положении, далее невозможно, а оставаться там, где я находилась, и ждать благоприятного случая будет еще хуже. Я потратила деньги, которые мне дали, на покупку лошади, мужской одежды и провизии. Дорога была долгой, ночевала в лесу. Больше ни о чем не спрашивай — ты ведь обещал, — я сказала тебе все, что можно.

Такой же железной решимостью обладала ее мать Форсквилис.

— Нет, я не буду ни о чем расспрашивать, — тусклым голосом подтвердил он. — Не скрою, я изумлен.

На что она надеялась? Какая фантазия овладела девочкой, в жилах которой текла кровь колдуньи и солдата? Где она была до сих пор? Кто изнасиловал ее? И что стало с насильником? (О, как хотел бы он поймать его и бить… разрезать на кусочки, выдавить глаза и… в Озисмии знали, что делать с закоренелыми преступниками. Напустить на него собак!) Куда она уехала после этого? Кто оказался ее благодетелем — христианин, может, даже церковник, надеющийся обратить свою подопечную в другую веру. А, может, занимающийся благотворительностью? Были ли у нее еще друзья?

— Ничего не надо выяснять, — выкрикнула она. — Пусть все будет похоронено и забыто!

— Если на то будет твое желание. — Грациллоний вздохнул. — Но пойдем. Нам тем более надо все обсудить, продумать, что надо сделать для тебя и… — горло его сжалось, — и для ребенка.

«Моего первого внука», — подумал он.

Она покачала головой.

— Нет. Мне сейчас надо к Руне. Оставь меня на время в покое. — Ударила лошадь пятками и пустилась легким галопом. Ночь тут же поглотила ее. Грациллоний долго стоял на месте, а потом пошел домой.

На следующий день в Конфлюэнте царило оживление: в сопровождении нескольких человек вернулся домой Эвирион Балтизи. Он был прекрасно экипирован, и лошадь у него была отличная. В Гезокрибате, рассказывал он, его ждал купленный им корабль. Он уже плавал вокруг Арморикского полуострова, присматривался и оценивал перспективы. Здесь он проведет зиму, наймет и обучит персонал. Весной отправится в плавание и будет торговать. Он излучал молодость и оптимизм.

II

На новый год надежд было больше, чем на предыдущий. Весна пришла задолго до равноденствия. Пользуясь хорошей погодой, Корентин то и дело устраивал собрания за крепостной стеной. Там он изгонял злых духов, занимался религиозным просвещением, отвечал на вопросы большой аудитории.

Ранее из-за отсутствия помещения он мог принять одновременно одного-двух человек, и беседы эти проходили на дому. Отдыха он не знал.

Руфиний, сидя верхом на крепостной стене, наблюдал за собранием со стороны. Когда оно закончилось и люди разбрелись по своим делам, Руфиний соскочил на землю, перемахнул через ров и догнал Эвириона.

— Эй! Как поживаешь? — дружелюбно улыбаясь, обратился он к нему по-латыни.

Молодой человек посмотрел на него, прищурившись. Знакомство у них было шапочное.

— Отчего это вас интересует? — спросил он на том же языке. Общаясь с римлянами, он освоил латынь в совершенстве.

— Во-первых, из вежливости, — сказал Руфиний, — а во-вторых, мне и в самом деле интересно. Меня ведь здесь давно не было.

«Наверное, опять куда-то ездил по поручению Грациллония».

— Да вы наверняка уже слышали от людей, — огрызнулся Эвирион. — Я здоров, благодарствую. И вообще-то мне некогда.

Руфиний шел, не отставая.

— Потерпи меня, пожалуйста. Я ведь к тебе не просто так подошел. Удели мне часок. Пойдем ко мне, налью бокал вина. Неплохое, между прочим.

Эвирион нахмурился:

— Вы — человек Граллона.

— Ну и что? Разве ты ему враг?

Эвирион перешел на язык Иса:

— Да уж не сказал бы, что мы неразлучны, как тюлень с волной.

— Ну, на киль с рифом вы тоже не похожи, — парировал Руфиний на том же языке. А потом снова перешел на латынь. — Ну, давай, соглашайся. Если не захочешь отвечать, заставлять не буду. Зато сам кое-что узнаешь.

Эвирион подумал, пожал плечами и кивнул. Они вместе вошли в ворота. Эвирион глянул на часового.

— Зачем Граллону нужна эта дурацкая охрана? — проворчал он. — Если сюда придут враги, у нас будет достаточно времени, чтобы организовать оборону.

— Необходимости особой нет, — поддержал его Руфиний. — С другой стороны, люди всегда начеку. — Теперь они шли по улице. — Мне хотелось бы, чтобы ты не испытывал к нему недобрых чувств, — добавил он. — То, что случилось, не его вина.

— Чья же тогда? — агрессивности в голосе Эвириона поубавилось. Похоже, он действительно хотел знать.