Книга Считать виновной - Тесс Герритсен

– Может, и у меня, – хмыкнул он.

– Можно нам его посмотреть?

– Ну не знаю… – Старик вздохнул, поскреб щеку. – Не знаю.

– Не беспокойтесь, мистер Салуэй. Нам известно, что там нет ни слова правды. Мы лишь хотим посмотреть, какими методами они пользуются. Граффама нужно остановить, пока он не наделал еще больше зла.

Пару секунд старик сидел молчаливый, нахохлившись. Миранда подумала, что он, может быть, и не услышал, что она сказала. Но тут Салуэй поднялся, прошаркал к полке и достал из контейнера с мукой сложенный листок, который и протянул Миранде.

Она положила листок на стол. Расправила.

Что же на самом деле случилось со Стэнли? Лула М. знает. И мы тоже.

Ниже, под этим загадочным посланием, имелась сделанная карандашом приписка:

Продавай, Салли.

– Кто такой Стэнли? – осторожно спросила Миранда.

Старик опустился на стул и теперь рассматривал свои костлявые, с шишками на пальцах руки.

– Мистер Салуэй?

– Мой брат, – прошептал он.

– И на что они намекают?

– Давно это было. – Гомер вытер глаза, словно что-то мешало ему видеть. – Несчастный случай, такое здесь бывает. Морю верить нельзя. Только повернешься к нему спиной…

– Что случилось со Стэнли? – мягко спросила Миранда.

– Зацепился ногой за линь. Его и сбросило. Вода в декабре холодная. Такая холодная, что кровь стынет. Я был на борту «Салли М» и ничего не видел. – Он отвернулся к окну. Подступившие к дому деревья закрывали его и от света, и от тепла.

Они ждали.

– Я сам его нашел. За кормой. Обрезал линь… затащил на борт… доставил в порт… – Он помолчал. – Давно это было. Пятьдесят лет назад. Может, больше…

– А эта записка?

– Ложь… это уже потом стали говорить… когда…

– Когда что?

– Когда я женился на Джесси. – Старик вздохнул. – Жене Стэнли.

Вот оно что, – подумала Миранда. – Тайна. Позор.

– Мистер Салуэй? – негромко спросил Чейз. – Что у них было на Ричарда?

Салли покачал головой:

– Он мне не говорил.

– Но что-то было?

– Может, что-то и было, но продать они его не заставили. Упрямый он был, ваш брат. За то и получил.

– А вы почему не продали, мистер Салуэй? Старик повернулся к Миранде.

– Потому что не желаю, – сказал он, и она увидела на его лице выражение человека, загнанного в последний угол. – Меня им теперь не запугать. Поздно.

– А если?…

Мистер Гомер Салуэй покачал головой:

– Нет. У меня рак.

– Думаете, он убил своего брата?

Они шли по дороге, расчерченной тенями от сосен и берез.

– Какая теперь разница, убил или нет? – Чейз хмуро сунул руки в карманы.

И действительно, какая разница? Старик уже готовился к последнему суду. Виновен или нет, он прожил с этим пятьдесят лет.

– Трудно поверить, что Граффам сам раскопал эту историю, – сказала Миранда. – Он на острове недавно, а компромату на Салли лет пятьдесят. Откуда Граффам все это взял?

– Нанял частного сыщика?

– И еще… В записке старика называли «Салли». Помните? Но это ведь не имя, а прозвище, и так его называют только местные.

– Значит, у него был информатор из местных. Кто-то, кто в курсе наших дел.

– Или же кто-то, кто занимался нашей историей специально, – добавила она, думая об Уилли Б. Роделле из детективного агентства «Аламо».

Надпись на дорожном указателе гласила: Хармони-Хауз.

– Когда-то его называли Французовым коттеджем, – сказал Чейз. – Пока там не поселились хиппи.

Они свернули на разбитую тропу. О приближении коттеджа известил легкий звон колокольчиков. Звук плыл между деревьями, пританцовывая на ветру. Колокольчики представляли собой радужные стеклянные диски, лениво раскачивавшиеся над крыльцом. Дверь была широко раскрыта.

– Эй? Дома кто-нибудь есть? – позвал Чейз.

Поначалу ему ответили только колокольчики. Потом Миранда услышала смех и приближающиеся голоса. Она повернулась и увидела их – трое шли со стороны леса. Двое мужчин и женщина.

На всех троих – ни тряпочки.

Присутствие посторонних нисколько троицу не смутило. По крайней мере, внешне это никак не выразилось. Длинные, растрепанные ветром волосы женщины изрядно тронула седина; на лице же ее застыло выражение покоя и безмятежного безразличия. Один из мужчин, седой, с обветренным лицом, вероятно, решил выступить в качестве официального представителя коммуны и, когда двое его спутников вошли в дом, двинулся с протянутой рукой навстречу гостям.

– Вы пришли в Хармони-Хауз. Случайно или с какой-то целью?

– Мы вас искали. – Чейз пожал протянутую руку. – Я – Чейз Тримейн, брат Ричарда. Он был владельцем коттеджа Роуз-Хилл.

– Да, знаю. Дом с такими странными вибрациями.

– Странными?

– Вонна ощущает их, когда бывает неподалеку. Дисгармоничные волны. Колебания диссонанса.

– А я вот как-то не заметил.

– С мясоедами обычно так и бывает. – Мужчина посмотрел на Миранду. Глаза у него были бледно-голубые, взгляд слишком откровенный. – Мое естественное состояние раздражает вас?

– Нет. Я просто не привыкла… – Она на мгновение опустила глаза и тут же снова посмотрела ему в лицо.

Мужчина смотрел на нее так, словно, кроме жалости, она не возбуждала никаких эмоций.

– Как далеко мы отпали от Эдема, – вздохнул он и, поднявшись на крыльцо, снял с перил вывешенный для просушки саронг. – Но первое правило гостеприимства заключается в том, чтобы позаботиться о комфорте для гостей. Так что прикроем фамильные драгоценности. – Он препоясал чресла и сделал приглашающий жест.

Женщина по имени Вонна тоже набросила саронг и сидела, скрестив ноги, под витражным окном – глаза закрыты, ладони на коленях. Второй мужчина, стоя на коленях у невысокого столика, скатывал что-то похожее на суши. Повсюду стояли цветочные горшки, только росли в них не невинные цветочки. Горшки прекрасно сочетались с индонезийскими гобеленами, покачивающимися на ленточках кристаллами и запахом ладана. Общий эффект сводил на нет стоящий в углу факс.

Хозяин, назвавший себя вполне заурядным именем Фред, налил гостям розового чаю, предложил печенье и рассказал, что они приезжают в Мэн каждое лето – «подключиться к земле». Нью-Йорк уже стоит одной ногой в аду, объяснил он. Неискренние люди, фальшивые ценности. Они работают там только для того, чтобы не отрываться от простых людей. И разумеется, им нужны деньги. Большую часть года им приходится вести мучительную жизнь в больном городе, дышать токсинами, травить себя рафинированным сахаром. Лето – время очищения. Для этого они сюда и приезжают, на два месяца в году оставляя работу в городе.